Давай убьём друг друга

Алька рассмеялась:

— Да шучу, шучу. Никаких запоев для послушной дочери еврейского народа. Все, иди тогда.

Она мягко пихнула меня в спину. И, когда я уже была на лестнице, крикнула вслед:

— Набери меня, когда освободишься! Иначе месть!

Похихикивая, я устремилась через холодный подъезд в теплое нутро дожидавшегося такси. Села назад и сказала водителю адрес. Сначала мой собственный: не стоило появляться дома с лишними вещами.

Телефон еще жил — показывал жалкие доли заряда. Но стоило мне попытаться открыть список пропущенных и ужаснуться их количеству, как он пискнул и отключился. Я со вздохом откинулась на спинку. Ладно, приеду домой и разберусь.

Оставив вещи на своей квартире, с тем же таксистом я полетела дальше. У^ке предвкушала, как налью себе кофейку из эспрессо-машины, стоявшей у нас на кухне, и под мамину болтовню неторопливо выпью.

Но этому желанию не суждено было сбыться.

Дом встретил меня глухой тишиной. Ни матери, ни отца, ни бабушки Софии, ни брата с женой. Зарядив телефон, я узнала, что, оказывается, оглашение завещания перенесли на восемь утра, и все давно уже сидят в офисе у нотариуса.

Как назло, я отпустила такси, и пришлось долго ждать, когда приедет другое. В общем, когда я ворвалась в офис, то услышала из-за закрытой двери кабинета густой сочный рев отца:

— Ах этот старый сморчок! Убил бы!

И следом спокойный мамин голос:

— Максим, он и так уже мертв.

— Я Миргородская Яника, — представилась я секретарше — или кто там сидит в приемной у нотариусов. — И, кажется, мне туда.

Секретарша, невозмутимая, как статуя Девы Марии, нажала на кнопку интеркома. Пока она негромко докладывала обо мне, я снова услышала вопль отца:

— Да как он мог со мной такое сделать! После всех этих лет, когда я на него батрачил! Со всеми с нами!

Похоже, завещание уже огласили.

И, похоже, его содержание далеко оттого, что мы ожидали.

По спине пробежали мурашки. Это что же такой придумал прадед, что отец так злится? Мой всегда спокойный, просчитывающий выгоду отец?

Секретарша кивнула мне, позволяя пройти. В несколько шагов добравшись до двери, я толкнула створку и настороженно заглянула внутрь.

Кабинет оказался значительно больше, чем я представляла, но для количества собравшихся в нем явно был маловат. За крупным красно-коричневым столом восседал, скорее всего, нотариус, сзади на стульях скромно примостились два молодых человека в затертых костюмах. С другой стороны, окружив стол полукругом, сидели мои родные. Я сразу увидела отца и мать, рядом брата с женой, с другой стороны бабушку Софию. А потом взгляд потерялся: послушать нотариуса пришел, похоже, весь клан Миргородских. Включая двоюродных, троюродных и вообще не родственников, если рассуждать по критериям прадеда: женился не на еврейке — вон из рода. Я не стала, конечно, их пересчитывать, но здесь было не меньше двадцати человек навскидку — так что окна кабинета запотели изнутри, а воздуха явно не хватало. И все эти двадцать с лишним пар глаз сосредоточились на мне, стоило переступить порог.

— Яника! — завидев меня, отец вскочил на ноги. — Знаешь, что удумал твой прадед?!

От яростного вопля чуть стекла не задрожали. Даже нотариус вздрогнул, что уж говорить обо мне. Как по команде, кабинет взорвался голосами: все загомонили, стали переглядываться и качать головами.

— Максим, девочка ни в чем не виновата, — мама поспешно схватила отца за рукав.

— Максим Геннадьевич, вам лучше сесть, — нас накрыл хорошо поставленный голос Валентина Петровича, нашего адвоката.

Он работал на нас уже лет тридцать, не меньше, так что фактически считался членом семьи. От него у нас не было секретов, даже самых щекотливых. И, разумеется, такое важное дело, как оглашение завещания прадеда, без него обойтись не могло.

— Попросите Зоечку принести стул для Яники, — вполголоса сказал Валентин Петрович нотариусу.

Тот, услышав просьбу, отмер и, нажав на кнопку интеркома, повторил это секретарше.

Тем временем отец тяжело опустился на место, но выглядел все так же сердито. Лицо его покраснело и блестело от пота.

Мне тоже принесли стул, и все снова притихли.

— Зачитайте, пожалуйста, еще раз для Яники, — попросил Валентин Петрович.

Нотариус кивнул, поправил очки и без выражения, быстрым монотонным голосом зачитал с листа:

— Я, Михаил Ефремович Миргородский, проживающий по адресу… настоящим завещаю. Все мое имущество я завещаю не рожденному на момент моей смерти ребенку мужского пола, появившемуся на свет от моего правнука либо правнучки, в браке, заключенном между оным внуком либо же внучкой и представителем фамилии Штольц, ведущего свой род от Райнера Хендриковича Штольца, проживавшего по адресу…

Остаток волеизречения я, если честно, плохо слышала. Слово «Штольц» ударило меня, как обух топора. Что? Что-что-что?

Брак? Ребенок? Все имущество?

В какой-то прострации я уловила окончание: «Если оный не появится на свет в течение пяти лет после моей смерти, все имущество завещаю благотворительному фонду «Дети Израиля».