Кстати, портрет Есенина так Бурлюком написан и не был. Маруся вспоминала, что Бурлюк «пришёл дважды в старую “Валдорф” гостиницу на 5 ave», но «обе модели неизменно были так пьяны, что сеансы не могли состояться». Правда, молодой поэт Морис Мендельсон, которого Бурлюк взял на одну из этих встреч, ничего подобного не упоминал — он писал о том, что Есенин был раздражён и обеспокоен, ни о каком позировании не было и речи, а на настойчивые предложения Бурлюка показать ему Нью-Йорк Есенин ответил категорическим отказом. Бурлюк написал портрет Есенина уже в 1965 году, за два года до своей смерти.
Попав в США, Давид Давидович обнаружил, что его «левые» идеи разделяют, мягко говоря, далеко не все:
«“Русское население” Нью-Йорка 45 лет тому назад было малочисленным. Выходили четыре газеты: две просоветского направления, другие ярко враждебные советскому строю, обслуживавшие обломки аристократии, спасавшейся здесь, с остатками богатств, привезённых сюда через океан. <…> В поисках работы… я увидел и познакомился с аэропланотехником, офицером русской армии Сикорским, который был счастлив найти “для начала” здесь работу — за 40 долларов в неделю заведовать библиотекой Христианского рабочего дома Томпкинс сквэр. <…> Я сам работы постоянной в рабочих организациях найти не мог, но начал еженедельно зарабатывать “кое-что”: чтением лекций для рабочих о жизни, делах и строительстве в стране Ленина, что помогло на время отгонять волка от нашего семейного очага».
Тогдашнее настроение Давида хорошо отражено в его стихотворении «Один не покорился!»:
Долго отгонять волка от семейного очага не получилось. На службу пойти всё же пришлось — ведь он был единственным, кто мог заработать деньги для семьи. Работа в газете стала первой и единственной постоянной в жизни Бурлюка.
Неожиданным козырем на новом месте стали… его нетипичные для украинцев и русских имя и отчество. Давиду Давидовичу начали помогать новые еврейские друзья:
«Кроме чисто русской колонии — рабочих и крестьян — в Нью-Йорке 45 лет тому назад был громадный контингент русско-еврейской иммиграции, среди которой звучала ещё не забытая русская речь. Две громадные газеты “Фрейгайт” и “Форвертц” объединяли этих выходцев из России. Первая — орган Коммунистической партии США — возглавлялась вождём-идеалистом старой русской марки Моисеем Ольгиным (доктор Клумак ведал отделом искусств). Моисей Ольгин, Минна Гаркави, доктор Клумак оказали мне на первых порах некоторую поддержку. Через 2 с половиной года приехавший в США на гастроли “русский поэт-журналист В. В. Маяковский”, как его тогда рекламировали, был привезен в США Амторгом (советский торговый представитель Г. Рэхт), и его гастроли здесь устраивались еврейской газетой “Фрейгайт”.
Вскоре, овладев посильно английским языком для переводов в газетах, я начал сотрудничать в газетах “Русский голос” и “Новый мир” — просоветских и коммунистических. До великого краха банков и биржи в 1929 году это улучшило временно наше положение — семьи американских новопоселенцев. Но чтение лекций в рабочих клубах всё же являлось большим подспорьем бюджету и было радостной культурной услугой дорогой советской Родине — говорить американским рабочим, русским массам правду о новой жизни на Родине.
Особо необходимо отметить нашу многолетнюю тесную дружбу с сотрудником “Дэйли Уоркер” Майкл Голдом, автором книги “Евреи без денег” (женат на Лизе, внучатой племяннице Станиславского). Рабочие не покупали моих картин. В 1942 году Майкл Голд напечатал, кажется, в трёх номерах “Дэйли Уоркер” статьи о Бурлюке и Маяковском, что улучшило наше финансовое положение».
Майкл Голд, блестящий американский журналист, действительно неоднократно писал о Бурлюке. В 1944 году он написал очерк «Давид Бурлюк. Художник, исследователь, Отец Российского футуризма», который был опубликован в каталоге выставки Бурлюка в нью-йоркской