Давид Сасунский

– Говорили нам, что сасунцы – сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.

Младший дядя сказал старшему:

– Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший – по другой.

Мгер одной рукой схватил старшего, другой – младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.

– Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! – сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.

– Мгер! А где же твои дядья? – спросила Хандут-хатун. – Они тоже нынче с добычей?

– Нет у них никакой добычи, – отвечал Мгер. – Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.

Хандут-хатун так и ахнула:

– Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят – Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.

Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:

– Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!

Прибыли мать с сыном в Сасун.

Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.

Как-то раз Мгер задал матери вопрос:

– Матушка! У меня отца нет?

– Как так нет, ненаглядный мой? – молвила мать. – Твой отец – Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.

– А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?

– Твой отец в Гюрджистан уехал – пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?

– Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?

Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.

Поравнялся с ним Мгер и крикнул:

– Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей.

А вот мне она под стать – отдай ее мне!

– Мальчишка! – крикнул Давид. – У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать тебе или мне?

Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:

– Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес:

Ай-ай-ай-ай!.. Ну и дела! Молокосос-то!..
Ну и дела! Меня супостаты боятся не зря.
Конь мой копыта не замочил,
Когда мы переплывали моря, —
Нынче ручьишко мне путь преградил,
Не пропускает меня!.. Что за вздор!
Мне кручи и пропасти – все нипочем,
А нынче какой-то щелястый забор
Встал на пути широком моем!

Мгер недобро поглядел на незнакомца.

– Стало быть, молокосос – это я, ручьишко – это тоже я, и щелястый забор – это тоже я? – спросил он. – Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.

Сошел Давид с коня.

– Обожди, – молвил он. – Я девушку отвезу в безопасное место – на вершину вон той горы – и приеду биться с тобой.

– Отвези, – сказал Мгер.

Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.

Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.

Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.

Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит – весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, – сказала она себе. – Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга – и давай драться».

Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

Давид! Это я взываю к тебе!
Ты просьбу мою исполни, уважь!
Голубчик Давид, не бей! Не убей!
Это Мгер, это сын единственный наш!

Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит – у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом: