Давид Седьмой

В нем удивительным образом сочетались блестки оригинальных мыслей, философских откровений, порой прозрений, и брюзжание, надоедливые повторы и откровенные нелепицы. Рассуждая о вещах, не связанных с его профессией, он зачастую переходил границу собственной компетенции.

Сократ, побывав у известных политиков, ораторов и художников, заметил: «Все они грешат главным заблуждением: так как каждый из них хорошо знает свое дело, то полагает, что мудр и в других отношениях».

Эта, отмеченная греческим философом черта, нередко встречается и у добившихся успеха шахматистов: превосходство, доказанное в специфическом мыслительном соревновании, порождает чувство, что это превосходство распространяется и на другие области.

Отождествление понятия умный человек и замечательный игрок в шахматы общепринято. Бенедикт Сарнов, например, пишет о Ботвиннике, что «не будь он умным, разве удалось бы ему стать чемпионом мира по шахматам?»

Окружение такого человека нередко только укрепляет подобную иллюзию: не может же человек, превосходящий всех остальных в процессе, связанном с напряженной умственной работой, не обладать такими же способностями и в других областях.

Увы, может. Это специфическая, очень специфическая область деятельности мозга, не связанная напрямую с какими бы то ни было другими.

За обедом у Аптона Синклера жена писателя стала оспаривать какое-то высказывание Эйнштейна. Возмущенная такой наглостью, жена ученого воскликнула: «Как вы можете? Мой муж – величайший ум современности!». На что хозяйка дома невозмутимо ответила: «Но ведь он же не может знать всё!»

Ах, если бы так вело себя по отношению к Бронштейну его окружение. На деле же мысли, высказываемые гигантом игры, казались им такими же значительными, какими бывали его замыслы на шахматной доске. Они настолько пели в унисон с ним, что невольно способствовали созданию у Бронштейна чувства собственного величия и непогрешимости.

Когда мать Дэвика сокрушалась, что сын так и не получил высшего образования, кто-то утешил ее: «Вы хотите, чтобы Давид стал студентом? Разве вы не видите, что он уже профессор?»

Сам он стеснялся своего воспитания, далекого от московского или питерского, с походами в Большой зал Консерватории, Пушкинский музей, Эрмитаж или Филармонию. Стеснялся и не полученного из-за войны высшего образования.

Отсутствие высшего образования он воспринимал болезненно, и комплекс недоучки, несмотря на немалые знания, приобретенные самообразованием, остался у Бронштейна до конца жизни.

Когда совсем молодой Давид находился еще в сносных отношениях с Ботвинником, он просил чемпиона мира похлопотать за него о приеме в педагогический институт.

Михаил Моисеевич устроил ему настоящий допрос. Выдержит ли экзамены? Станет ли посещать лекции? Осилит ли курс? Дэвик честно отвечал, что будет непросто: шахматы съедают всё время.

«В этом случае мне будет трудно вам чем-нибудь помочь», – вспоминал об этом разговоре Ботвинник, не называя Бронштейна по имени.

В пику Ботвиннику, утверждавшему, что чемпион мира должен быть высокообразованным человеком, оставивший планы получения высшего образования Бронштейн говорил позже, что высшее образование ничего не значит, и наличие его совершенно необязательно для завоевания самых высоких вершин в шахматах.

Жизнь показала правоту Бронштейна: среди борющихся за чемпионское звание в XXI веке нет никого, кто получил бы высшее образование, да и походы в школу у многих были чисто символическими. Но шестьдесят лет назад высказывания такого рода звучали едва ли не кощунственно.

Михаил Бейлин вспоминает: «Когда я стал говорить Бронштейну, что еще не было чемпионов мира, не получивших высшего образования, реакция Дэвика была очень болезненной: “Никогда не было, говоришь? Не было, так будет!” – повторял он».

Этот разговор состоялся весной 1951 года на Цветном бульваре Москвы во время матча Бронштейна с Ботвинником. Но путь к матчу на мировое первенство начался у Давида Бронштейна тремя годами раньше.

* * *

В 1948 году молодой Бронштейн победил в межзональном турнире в шведском Сальтшёбадене. Сборы перед перед соревнованием Давид провел с Исааком Болеславским.

Во время межзонального друзья детства Изя и Дэвик вместе анализировали отложенные позиции и готовились к партиям: у них никогда не было секретов друг от друга. В важной встрече с Сабо Бронштейн применил новинку, придуманную Болеславским, и венгерский гроссмейстер даже не вышел из дебюта.

«Мы с Болеславским друзья еще с довоенных чемпионатов Украины, – вспоминал Давид Бронштейн. – Быть может поэтому, играя в турнирах, мы никогда не чувствовали себя конкурентами, даже если не на шутку боролись за первое место, как, например, в Будапеште в 1950 году. Почти все наши турнирные партии заканчивались вничью. Не то чтобы мы договаривались, нет, этого мы не любили, но особого азарта в борьбе не было».

На самом деле большинство партий друзья «играли» дома или в гостиничном номере, а Болеславский обронил как-то, что на составление партий им требовалось порой больше усилий, чем если бы они играли их по-настоящему.