Благодаря каким-то договоренностям еврейских организаций с властями, по этому документу нас пустили в Италию. Мы приехали в Рим. Там нас, к счастью, не отправили в лагерь для беженцев, а помогли снять квартиру в городе. «Джойнт»[140]
(American Jewish Joint Distribution Committee, Американо-еврейский объединенный распределительный комитет), занимавшийся беженцами, выдал деньги, очень скромные, на проживание, а я еще получил место переводчика в ХИАС — одна из сотрудниц хорошо говорила по-французски, я работал вместе с ней. Потому что постоянно приезжали поляки, которые не могли самостоятельно заполнить необходимые анкеты. Таким образом я немного пополнял семейный бюджет.Я получил визу первым, родители позже. Помню, отец не был уверен, как отреагируют живущие в Америке братья, которые должны были выступить в роли спонсоров (теоретически, но все же). К счастью, еще до отъезда из Италии выяснилось, что я получил стипендию на обучение в аспирантуре в Йеле.
Какое там! Для них это был опыт необычайно трудный, экзистенциальный. Опыт выживания. Профессор истории общественной мысли, адвокат и композитор в возрасте шестидесяти семи лет уезжает без гроша в кармане, чтобы начать жизнь с нуля в стране, языка которой почти не знает. Все имущество — две тысячи книг.
Управление социального страхования отказало отцу в какой бы то ни было пенсии, кажется, ему не хватило нескольких месяцев до необходимого минимального стажа. В голове не умещается: человек всю жизнь трудился на территории Польши, причем бóльшую часть — на нескольких работах! Мама — душа общества, всегда окруженная людьми, франкоязычная. Если рассуждать прагматически, отъезд в Америку был с их стороны полнейшим безумием. Не то что для меня, молодого парня, для которого, несмотря на любовные терзания, эмиграция имела привкус приключения. Волшебный Рим, мифическая Америка. Хотя, конечно, тревога тоже присутствовала.
Чистой воды чудо, которое случилось не только со мной. В этом университете уже многие годы преподают поляки. Когда-то профессором в Йеле был Бронислав Малиновский, у которого мой дядя до войны писал диссертацию. В 1969 году профессорами славистики были там краковянин Александр Шенкер[141]
и Виктор Эрлих[142], сын знаменитого лидера Бунда[143] Хенриха Эрлиха[144], убитого НКВД в 1942 году. Некоторое время после отъезда из Польши там преподавал Лешек Колаковский, а также Ян Котт, жена которого была хорошей подругой мамы. Все, наверное, как-то помогли, хотя я точно не знаю, каким образом.В 1968 году, когда евреев выдворяли из Польши, а из Чехословакии люди бежали после вторжения, в Америке понимали, что молодые люди покидают родину не по собственной воле. И несколько прекрасных американских университетов давали стипендию обращавшимся к ним эмигрантам, если у них имелись какое-нибудь резюме или рекомендация. Мне повезло — я оказался в их числе.
Первые несколько месяцев это было нелегко, потому что я очень плохо знал английский. Поначалу ко мне относились с пониманием, и в мою пользу действовал традиционный американский benefit of doubt[145]
: мои коллеги-студенты и преподаватели считали, что я наверняка могу рассказать много интересного, просто язык пока знаю недостаточно. Первые свои работы я писал по-французски. Однако через два или три месяца меня вызвал декан и сказал, что было бы неплохо сдать экзамен по английскому.На самом деле это не был экзамен, от которого что-то зависело, — просто декан таким образом дал мне понять, что пора взять себя в руки и как следует заняться языком.
Американские аспиранты очень много пишут, здесь, в сущности, нет устных экзаменов. Устный только заключительный — допуск к работе над диссертацией. Так что мне нужно было прежде всего начать писать по-английски. Не могу сказать точно, сколько времени мне понадобилось, но, кажется, получаться начало довольно быстро. Хотя я так никогда и не почувствовал, что в совершенстве владею языком. По сей день, если работаю над важным текстом, прошу сына посмотреть и исправить ошибки или шероховатости.
Конечно. Это был август 1969 года, тот самый день, когда американские астронавты, пару недель назад гулявшие по Луне, прибыли в Нью-Йорк.