Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

В различного рода спорных случаях, возникающих в ходе не только интеллектуальных, но и уголовных расследований, принято сначала знакомиться с самым ранним источником. В нашем случае это — книга Аурелио Печчеи «История моей жизни», написанная и вышедшая в свет до опубликования мемуаров Александра Кинга и Джермена Гвишиани. На данном этапе анализа текстов главная задача — выяснить, кто же был подлинным инициатором создания Римского клуба и сыграл решающую роль в той его конкретной конфигурации, которая дала миру знаменитые доклады. Итак, обратимся к тексту А. Печчеи. Вот что он пишет: «Я считаю, что создание Римского клуба, основной целью которого стало изучение и выявление нового положения, в котором оказался человек в век своей глобальной империи, явилось волнующим событием в духовной жизни человечества… Я всё искал подходящих сподвижников, с которыми мог бы приступить к осуществлению донкихотского проекта, как вдруг случай неожиданно свёл меня с ним. В 1967 г. я окольными путями вышел на генерального директора по Вопросам науки ОЭСР Александра Кинга. “Всё началось с того, — рассказывал мне потом Кинг, — что один мой коллега, учёный из Советского Союза, листая журнал в ожидании самолёта в зале ожидания одного из аэропортов, случайно наткнулся на статью о выступлении Аурелио Печчеи на конференции промышленников Буэнос — Айреса. Заинтересовавшись прочитанным, он послал мне в ОЭСР этот номер журнала с краткой припиской “над этим стоит поразмышлять”, тогда я впервые услышал имя Печчеи и оно мне ничего не говорило. Я навёл о нём справки и немедленно написал, предложив встретиться. Сразу же, примерно через неделю, состоялся наш первый разговор”. Мы с Александром Кингом поняли друг друга с первого слова… Вслед за этим я, заручившись финансовой поддержкой Фонда Аньелли, выбрал вместе с Кингом около 30 европейских учёных — естественников, социологов, экономистов, специалистов в области планирования и написал им, предложив всем приехать 6–7 апреля 1968 г. в Рим для обсуждения многих вопросов. Надеясь, что эта встреча станет знаменательным событием, я обратился к президенту основанной в 1603 году и, следовательно, старейшей из ныне существующих академий — Национальной академии деи Линчеи — с просьбой предоставить нам своё помещение, которое, как я считал, было бы достойным местом для нашего совещания. Он любезно отдал в наше распоряжение виллу Фарнезина… По окончании встречи под сводами Академии мы собрались в моём доме и сформировали “постоянный комитет”, в состав которого вошли Эрих Янч, Александр Кинг, Макс Констам (правая рука Жана Монне), Жан Сен — Жур, Гуго Тимман и я (негласным членом Клуба стал Джермен Гвишиани). Так родился Римский клуб, получивший имя своё от города, где появился на свет»[962].

В этом фрагменте важно всё, включая не только составы основателей и первого рабочего комитета Римского клуба, но и место первого его заседания — вилла Фарнезина Академии деи Линчеи («Академия рысьеглазых»). Оно столь же символично, как и место расположения Международного института прикладного системного анализа, который организовали всё те же Аурелио Печчеи, Александр Кинг и Джермен Гвишиани в Лаксенбургском дворце в Вене, принадлежавшем долгое время Габсбургам. О смысле этого символизма речь пойдёт позднее, пока лишь отметим, что вилла Фарнезина принадлежала знаменитому средневековому монарху Рене Анжуйскому, происходящему из рода герцогов Лузиньяна, потомку принцессы Мелюзины. Более того, одним из трёх основателей академии был прямой потомок Рене Анжуйского. О значении выбора виллы Фарнезина и дворца в Лаксенбурге речь пойдёт, когда мы подробно посмотрим, кто стоял за спиной Аурелио Печчеи.

Теперь обратимся к воспоминаниям Александра Кинга. Вот что он пишет о тех событиях: «В сентябре 1965 г. АДЕЛА (финансируемая выдающимися американскими деятелями, включая Дэвида Рокфеллера) организовала встречу латиноамериканских банкиров и предпринимателей в Буэнос — Айресе, пригласив Печчеи для произнесения программной речи, что он и сделал на беглом испанском. Его речь под названием “Проблемы современного мира в 70‑е годы” охватывала очень широкий спектр тем и поднимала вопросы резкого увеличения численности населения, ухудшения окружающей среды, разделения на Север и Юг и потребности в долгосрочном глобальном планировании и управлении. По — видимому, копия речи на английском была передана в Государственный департамент в Вашингтоне и попалась на глаза госсекретарю, Дину Раску, на которого она произвела впечатление, и, говорят, он заметил, что она была особенно полезной, поскольку её автором был не янки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное