Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

Он представлял американскую ветвь Ротшильдов и в начале 70‑х годов переселился в Вену. Он жил в то время в Вене и принадлежал к франко — американской ветви Ротшильдов. Однако в строгом генеалогическом плане австрийская ветвь не имеет продолжения по мужской линии, и по отцу И. Ротшильд принадлежит к французской линии. Он известен как один из лучших в мире специалистов по проведению сложных экспертиз по определению авторства произведений художников из германоязычного мира, Скандинавии и России. Общаясь с Ротшильдом в течение почти трёх лет (с перерывами), автор с уверенностью может сказать, что он является одним из наиболее доброжелательных, воспитанных, интеллигентных людей, с кем ему приходилось встречаться в жизни. Поскольку встречи проходили почти исключительно в доме Ротшильда в Вене, была возможность наблюдать за его повседневным поведением и общением с другими участниками встреч, членами семьи и даже домашним персоналом.

Характерно, что со всеми Ротшильд общался одинаково доброжелательно, не делая различий в статусном, имущественном или ином положении своих собеседников. В принципе в этом нет ничего удивительного, поскольку, если внимательно почитать воспоминания о лучших представителях подлинной элиты, например, Российской империи, то там содержатся аналогичные наблюдения. Кстати, подобное автор наблюдал, общаясь и с людьми из американской деловой элиты.

Вообще идея о том, что представители так называемой мировой элиты — это результат отрицательного отбора, крайне далека от фактического положения вещей. В данном случае мы имеем дело с сознательным или бессознательным переносом нынешних российских реалий на другую почву. Кстати, такой перенос, порождённый частично пропагандистскими, а частично психологическими обстоятельствами, весьма, вреден не только в аналитическом, но и в практическом плане. Дело в том, что мы приписываем шкалу ценностей и структуру мотивов, свойственных представителям элиты одной конкретной страны в строго определённый период её истории, всем без исключения представителям мировой элиты. А это опасно в плане практической политики. Хотелось бы особо подчеркнуть, что Ротшильд не являлся какой — то «белой вороной» в семье. Он поддерживал тесные отношения со многими другими членами семьи, например с Дэвидом Рене де Ротшильдом.

Изложенное выше отнюдь не означает, что Ротшильды, так же как и представители многих других семей правящей мировой элиты, все сплошь «белые и пушистые» и тем более свободны от человеческих недостатков. Люди всегда остаются людьми, какие бы фамилии они ни носили. Проблема заключается в том, что, если люди избавлены от изматывающей заботы о хлебе насущном, получили достойное воспитание и имеют мощную семейную поддержку, они скорее склонны по своим жизненным устремлениям заниматься не делами, связанными с личной выгодой, а, как это ни удивительно, в большей мере ориентированы на творчество или занятия, связанные с общественным благом — безусловно, так, как именно они их понимают. Поэтому подозревать всех сильных мира сего в том, что они решают проблемы бедняков или жертвуют свои состояния лишь для того, чтобы создать тайный общак для финансирования всемирного геноцида, является по меньшей мере несправедливым и может быть извинено лишь необходимостью решать конкретные, вполне оправданные и нужные пропагандистские задачи.

При этом нельзя не отметить, что любая элитная семья, и, может быть, прежде всего Ротшильды, ни на секунду не перестают заботиться о сохранении своих позиций, защите привычного жизненного уклада, возможностей и безопасности семьи. Соответственно, любая инициатива, в которой они участвуют, даже если она направлена на общественное благо, в конечном счете либо в качестве цели, либо в качестве обязательного условия должна включать как минимум сохранение семейного влияния, жизнеспособности и безопасности. Здесь иллюзий также быть не может. Так же как не может быть иллюзий относительно того, что, несмотря на всю свою многочисленность, внутреннюю неоднородность и даже противоречия, а случается и неприязнь, между различными членами семьи, внутри неё действуют жёсткие механизмы координации, согласования интересов и принцип иерархии. Все члены семьи знают, что в семье есть первое лицо, которое в любых случаях выступает как конечный арбитр при самых серьёзных разногласиях и спорах и решение которого обязательно и непреложно. Есть основания полагать, что подобные системы действуют внутри любых элитных семей, принадлежащих как минимум ко второму поколению после основателей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное