Другая ответная реакция была порождена расхождениями между зачастую ужасающими социально-экономическими условиями жизни промышленного рабочего класса и идеалами прогрессивного освободительного нарратива. Из этого горнила Карл Маркс и другие радикальные социалисты создали интеллектуально мощный и широко влиятельный нарратив современности, в котором капитализм и крайний индивидуализм были бы проходным этапом на пути к миру гегемонии рабочего класса и экономического социализма. Тот факт, что капитализм в его наиболее нелиберальной и недемократической форме был принудительно глобализирован европейцами, означал, что марксистский нарратив альтернативной свободы будет иметь глобальную привлекательность. Справа другая контрмодернистская и антилиберальная демократическая оппозиция сосредоточила свой нарратив сопротивления на культивировании партикуляристского этнонационализма и тщательно разработанных расовых идеологий и миропорядков. Кроме того, правые тщательно теоретизировали и использовали автократию и всепоглощающую государственную власть для сопротивления политической демократизации и либеральному индивидуализму. Контрнарративы правых предлагали видение поддержания европейского глобального превосходства и в то же время представляли мировой порядок, в котором Европа откажется от своих универсальных и имперских устремлений и будет культивировать партикуляристский и неуниверсальный путь в современности.
За пределами Запада оспаривание и пересмотр фундаментальных нарративов происходили по всему миру, когда народы во всех уголках земного шара пытались ответить на вторжение европейского влияния и огромные преимущества новых европейских путей. В одних из самых ранних случаев восстания против Запада, в Северной Америке и странах Карибского бассейна, американские и гаитянские революционеры превратили универсалистский нарратив освобождения в мощный инструмент мобилизации против европейского имперского правления. В густонаселенных и давно развитых цивилизациях Евразии, в которые насильственно вторглись европейцы, различные формы коллективной защитной модернизации приобрели широкие масштабы. Например, многие жители Японии и Китая, Китая и других стран получили широкое распространение. Например, многие в Японии и Китае сначала думали, что они смогут импортировать технологические инновации европейцев, которые принесут им власть и богатство, чтобы укрепить свою способность противостоять европейским хищникам без ущерба для своих цивилизационных космологий, социальных систем и политических порядков. Но стратегии сдерживания современности обычно оказывались невыполнимыми, поскольку новые технологии, такие как железные дороги, пароходы, телеграф и современное фабричное производство, порождали проблемы и создавали потребности, которые прежние цивилизационные карты и сценарии не могли удовлетворить.
По мере материальной модернизации древние режимы по всему миру сталкивались с растущими классами купцов, рабочих и образованных элит, которые несли с собой не только западные технические навыки, но и западные идеалы и политические идеологии. Например, после нескольких веков эволюции китайские цивилизационные нарративы и видение мирового порядка представляют собой сплав импортного марксизма и социализма, экономического капитализма и шмиттианского авторитаризма. В результате этого цивилизационное наследие тысячелетий мандаринской цивилизации превратилось в не более чем декоративную отделку и сырье для очередного современного этнокультурного национализма, хотя и с международным охватом, особенно на Глобальном Юге. Одним из самых мощных экспортных товаров с Запада за последнее время стал китайский национализм. Когда антиколониальные, антиимперские и антирасистские мыслители и активисты по всему глобальному европейскому империуму пытались мобилизовать свое население для успешного восстания против и создания организационного потенциала для поддержания своей независимости и увеличения богатства своих обществ, западные модели оказались нереально привлекательными. После великой глобальной экспансии и восстания нарративы во всех частях мира теперь представляют собой амальгаму, в которой преобладают индигенизированные европейские формы современности. Это означает, что модель нарративных говорящих миров представляет собой новую смесь конвергенции и бриколажа, и что линия разлома нарративного оспаривания, которая проходила и проходит на Западе, теперь проходит, с различными специфическими перегибами, практически повсюду.
Дорожные карты и главы