Читаем Дебри полностью

У Дмитриевской башни успели построить два яруса из семи. Нижний ярус, опорный, «поджатый» контрфорсами, был прорезан двумя арками (для телег и для пешеходов); второй ярус – «палаты»: анфилада из шести залов с крестовыми сводами и маленькими окошками. Здание, «погружённое» в ущелье Прямского взвоза, накрыли высокой крышей. Со временем «пенёк» Дмитриевской башни станут называть Рентереей – «хранилищем казны» (денежной и пушной). Но это название появится не ранее 1719 года, когда будут учреждены должности рентмейстеров, и Ремезов его не знал.


Рентерея в Тобольске


В 1717 году случилась беда с новой Вознесенской церковью: обрыв осыпался, и храм рухнул. Восстановить его губернатор не осмелился.

Запрет на каменное строительство Пётр отменил в 1722 году, но Ремезов до этого уже не дожил. Разочарованный, он умер примерно в 1720 году. Его похоронили у Никольской церкви близ Софийского двора. Когда-то на этом месте Ермаку явился Никола Можай, потому церковь и назвали Никольской. Лучшего упокоения беспокойному зодчему было не найти. Однако ныне церкви уже нет, её снесли в 1950-е годы, и на месте могилы Ремезова – газон.

Последним деянием Семёна Ульяновича стало деяние посмертное: по чертежу Ремезова владыка Филофей в своём тюменском Свято-Троицком монастыре в 1726 году начал строить церковь Петра и Павла (но завершат её только в 1755 году). Сейчас в этой церкви покоятся святые мощи самого Филофея. А в Тобольске до наших дней дошли только два здания Ремезова – Рентерея и Гостиный двор. Кремль был разобран в конце XVIII века.

Но ещё от Ремезова остались карты. Остались книги. Осталась «История Сибирская». И осталась сама Сибирь. Конечно, типичные версии образа сибиряка – отважные землепроходцы и упрямые воеводы, но идеал сибиряка – это Семён Ремезов, бескорыстный летописец, картограф и зодчий. В нём воплотилось то, что составляет суть идентичности. Преданность своей земле и своему делу. Дерзкая предприимчивость. Стойкость. Интерес к новому и дружелюбие к чужому. И прагматизм во всём, даже в культуре.

Своей жизнью Ремезов доказал (пусть это звучит и пафосно), что любовь к родине облагораживает судьбу человека. Любовь к родине заставляет человека возрастать над собою, становиться и умнее, и добрее. В итоге она ведёт к мудрости – высшей доблести человеческого духа. Ремезов писал: «Мудрость делает разумного крепче сильных и храбрее смелых. Дума мудрого – как многие реки, и светом небесным полнится душа его».

Ничто не остановит

Филофей снова митрополит

Долгие годы святитель Филофей рисковал жизнью, проповедуя христову веру под стрелами язычников. Он замерзал в зимних походах, тонул в бурю на огромных реках и по болотам пробивался к древним святилищам. В 65 лет владыка снова решил, что его век подходит к концу, и засобирался.

В начале 1715 года Филофей поехал на богомолье в Киев, чтобы на родине отдохнуть от суровой Сибири. Он надеялся остаться в Лавре уже до конца своих дней. Но опять оказалось рано. Пётр рассудил, что такой ревностный служитель ему и самому нужен позарез, а в гости к богу никогда не поздно. В Киеве Филофей получил известие о смерти митрополита Иоанна (Максимовича) и указ Петра о своём повторном назначении на тобольскую кафедру: лучше Филофея государь никого не нашёл. И летом 1715 года владыка вернулся в Тобольск на прежнее поприще.

Снова став митрополитом, Филофей по-прежнему своей главной целью видел распространение христианства, и потому продолжил миссионерские поездки. После остяков и вогулов его заинтересовали «сургутские ханты», то есть жители Оби выше устья Иртыша. Ещё совсем недавно на этих берегах находилась Пегая орда. Татищев писал о ней: «В Сибири прежде орда бывала, которую Пегою или Пёстрою называли. Оная от болшой части перевелась, кроме малого числа, которыя по разным местам разсеялись».

СУРГУТСКИЙ ОСТРОГ БЫЛ ПОСТРОЕН В НЕСПОКОЙНОМ МЕСТЕ – МЕЖДУ «ПЕГОЙ ОРДОЙ» СЕЛЬКУПОВ И «БАРДАКОВЫМ КНЯЖЕСТВОМ» ОБСКИХ УГРОВ. ГОРОДОК УПРЯМО НЕ ЖЕЛАЛ РАСТИ, И ДАЖЕ ЧЕРЕЗ СТОЛЕТИЕ ПОСЛЕ ОСНОВАНИЯ ЕГО НАСЕЛЕНИЕ СОСТАВЛЯЛО ВСЕГО ДВЕ СОТНИ СЛУЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, В 1923 ГОДУ СУРГУТ ЛИШИЛСЯ СТАТУСА ГОРОДА. РАЗВИТИЕ СУРГУТА НАЧАЛОСЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ОТКРЫТИЯ НЕФТИ НА ТЮМЕНСКОМ СЕВЕРЕ. СЕЙЧАС НАСЕЛЕНИЕ СУРГУТА – 350 ТЫСЯЧ. ПО ВЕЛИЧИНЕ СУРГУТ – ПЕРВЫЙ ГОРОД ЮГРЫ

Перейти на страницу:

Все книги серии Новый Алексей Иванов

Ненастье
Ненастье

«2008 год. Простой водитель, бывший солдат Афганской войны, в одиночку устраивает дерзкое ограбление спецфургона, который перевозит деньги большого торгового центра. Так в миллионном, но захолустном городе Батуеве завершается долгая история могучего и деятельного союза ветеранов Афганистана — то ли общественной организации, то ли бизнес‑альянса, то ли криминальной группировки: в «лихие девяностые», когда этот союз образовался и набрал силу, сложно было отличить одно от другого.Но роман не про деньги и не про криминал, а про ненастье в душе. Про отчаянные поиски причины, по которой человек должен доверять человеку в мире, где торжествуют только хищники, — но без доверия жить невозможно. Роман о том, что величие и отчаянье имеют одни и те же корни. О том, что каждый из нас рискует ненароком попасть в ненастье и уже не вырваться оттуда никогда, потому что ненастье — это убежище и ловушка, спасение и погибель, великое утешение и вечная боль жизни».Алексей Иванов

Алексей Викторович Иванов

Современная русская и зарубежная проза
Вилы
Вилы

«Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный», – написал Пушкин в «Капитанской дочке»… и убрал из романа главу с этими словами. Слова прекрасные, но неверные. Русский бунт вовсе не бессмысленный. Далеко не всегда беспощадный. И увидеть его – впечатление жестокое, но для разума и души очистительное.Бунт Емельяна Пугачёва сотрясал Российскую империю в 1773–1775 годах. Для России это было время абсолютизма и мирового лидерства. Но как Эпоха Просвещения породила ордынские требования восставших? В пугачёвщине всё очень сложно. Она имела весьма причудливые причины и была неоднородна до фантастичности. Книга Алексея Иванова «Вилы» – поиск ответа на вопрос «что такое пугачёвщина?».Этот вопрос можно сформулировать иначе: «а какова Россия изнутри?». Автор предлагает свою методику ответа: «наложить историю на территорию». Пройти сейчас, в XXI веке, старинными дорогами великого бунта и попробовать понять, кто мы такие на этой земле.

Александр Яковлевич Яшин , Алексей Викторович Иванов

Публицистика / Советская классическая проза
Пищеблок
Пищеблок

«Жаркое лето 1980 года. Столицу сотрясает Олимпиада, а в небольшом пионерском лагере на берегу Волги всё тихо и спокойно. Пионеры маршируют на линейках, играют в футбол и по ночам рассказывают страшные истории; молодые вожатые влюбляются друг в друга; речной трамвайчик привозит бидоны с молоком, и у пищеблока вертятся деревенские собаки. Но жизнь пионерлагеря, на первый взгляд безмятежная, имеет свою тайную и тёмную сторону. Среди пионеров прячутся вампиры. Их воля и определяет то, что происходит у всех на виду."Пищеблок" – простая и весёлая история о сложных и серьёзных вещах. Есть дети как дети – с играми, ссорами, фантазиями и бестолковостью. Есть пионерство, уже никому не нужное и формальное. А есть вампиры, которым надо жить среди людей, но по своим вампирским правилам. Как вампирская мистика внедряется в мёртвые советские ритуалы и переделывает живое и естественное детское поведение? Как любовь и дружба противостоят выморочным законам идеологии и вампиризма? Словом, чей горн трубит для горниста и под чей барабан шагает барабанщик?»Алексей Иванов

Алексей Викторович Иванов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дебри
Дебри

Роман Алексея Иванова «Тобол» рассказывает о петровской эпохе в истории Сибири. В романе множество сюжетных линий. Губернатор перестраивает Сибирь из воеводской в имперскую. Зодчий возводит кремль. Митрополит ищет идола в чудотворной кольчуге Ермака. Пленный шведский офицер тайно составляет карту Оби. Бухарский купец налаживает сбыт нелегальной пушнины. Беглые раскольники готовят массовое самосожжение. Шаман насылает демонов тайги на православных миссионеров. Китайский посол подбивает русских на войну с джунгарами. Ссыльный полковник, зачарованный язычницей, гонится за своей колдовской возлюбленной. Войско обороняет степную крепость от кочевников. Эти яркие сюжеты выстроены на основе реальных событий сибирской истории, и очень многие персонажи – реальные персоны, о которых написаны научные исследования. Об этом – книга Алексея Иванова и Юлии Зайцевой «Дебри».«Дебри» – историческая основа романа «Тобол». А ещё и рассказ о том, как со времён Ермака до времён Петра создавалась русская Сибирь. Рассказ о том, зачем Сибирь была нужна России, и какими усилиями далось покорение неведомой тайги. «Дебри» – достоверное повествование о дерзости землепроходцев и воровстве воевод, о забытых городах Мангазее и Албазине, об идолах и шаманизме, о войнах с инородцами и казачьих мятежах, о пушнине и могильном золоте, о сибирских святых и протопопе Аввакуме, о служилых людях и ссыльных бунтовщиках, о мамонтах и первых натуралистах. Сибирская история полна страстей, корысти и самоотверженности. И знать её надо просто потому, что мы русские.

Алексей Викторович Иванов , Юлия Юрьевна Зайцева

Публицистика

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Четвертое, расширенное и дополненное издание культовой книги выдающегося русского историка Андрея Фурсова — взгляд на Россию сквозь призму тех катаклизмов 2020–2021 годов, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся, как в мире, так и в России и в мире за последние годы. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Нарастающие массовые протесты на постсоветском пространстве — от Хабаровска до Беларуси, обусловленные экономическими, социо-демографическими, культурно-психологическими и иными факторами, требуют серьёзной модификации алгоритма поведения властных элит. Новая эпоха потребует новую элиту — не факт, что она будет лучше; факт, однако, в том, что постсоветика своё отработала. Сможет ли она нырнуть в котёл исторических возможностей и вынырнуть «добрым молодцем» или произойдёт «бух в котёл, и там сварился» — вопрос открытый. Любой ответ на него принесёт всем нам много-много непокою. Ответ во многом зависит от нас, от того, насколько народ и власть будут едины и готовы в едином порыве рвануть вперёд, «гремя огнём, сверкая блеском стали».

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика