«Зачем ты это сделал?» – взор вперился в лазурное небо, обрамлённое чёрными ресницами, и в душе начала подниматься досада.
Я не хотела помощи, тем более от того, кто терпеть меня не может.
«Что за лицемерие?»
«Скажи лучше спасибо, – голос разума пытался воззвать к совести. – Он мог бы оставить тебя там».
«Так было б лучше».
Не знаю, откуда эта злость, но сейчас моё сердце растерзанно на множество кусков, и большая их часть была не здесь. Видимо они потерялись там, среди жара и горьковатого аромата.
«Ненавижу», – губы беззвучно сложились в страшное слово и небесную гладь позолотила рябь.
Тот аромат… Я не могу простить ему это наваждение. Понимаю, не его вина, что сон тому причиной, но душа так стонет, что хочется кого-то обвинить. Так почему не того, кто сам окутан этим чувством?
– Я думаю, всё в порядке, – взгляд рванул в сторону, избегая встречи с густой синевой. – Можете не волноваться.
– Врунишка, – Валентина коснулась моего лба рукой. – У тебя лихорадка. Так что будь добра и лежи в кровати, – уголки губ приподнялись в ласковой улыбке. – Я всё равно тебе не позволю выйти из комнаты.
Увидев понурый взгляд Кати и насмешку Данилы, я поняла, что в устах их матери – это приговор.
И за пару часов смогла убедиться, что дотошная бабушка с её мазями и лекарствами оказалась просто божьим одуванчиком, по сравнению с Валентиной.
Та, когда дело касалось здоровья, превращалась в жуткого параноика, реагируя на высокую температуру очень болезненно. Считая, что тридцать восемь – это не попытка организма справиться своими силами, а уже настоящая агония, и потому постоянно придумывала новые способы сбить её.
В ход шло всё, народные средства, какие-то лекарства, которыми Валентина хвалилась, сообщая, что это последняя разработка учёных, которая может поставить даже слона на ноги в считанные секунды. Может быть, ему это и помогло бы, но для меня все эти фирменные штучки с неизвестными названиями были бесполезны.
Не знаю, что тому была причиной, нетерпеливость женщины, которая считала, что лекарство должно действовать сразу же или не действовать вообще, или страшная помесь с наследием предков, которые горьковатым привкусом прожигали язык.
Ведь для Вали было невыносимо подождать хотя бы тридцать минут, и потому новые порции различных отваров постоянно проникала в мою глотку.
Её муж с нескрываемым сочувствием бросал на меня взгляды, видимо, прекрасно зная, на что способна его благонравная.
«По крайней мере, я знаю, от чего умру», – не скажу, что эта мысль утешала, но когда лежишь на кровати в полной изоляции от внешнего мира, и единственный собеседник – это кружка очередного варева, то начинаешь смотреть на реальность весьма сурово, прикидывая, сколько пациентов погибло от рук такого сердобольного врача.
К обеду, благодаря Валентине, моё состояние только ухудшилось. Тело отказывалось подняться, реагируя на любое движение приступами тошноты и обмороками.
Решив, что причина в этом частое общение с Катей, которая, в перерывах между делами, забегала поболтать, женщина наложила мораторий на наше с ней общение.
– Она слишком подвижная и будет тебя провоцировать на действия, – аргументировала Валентина, объявив о постельном режиме.
Наши мольбы её не волновали. Видимо, строгость шла об руку с паранойей, и легче было винить действия дочери, чем слушать мои стенания о том, что очередная капсула ввергнет и без того слабый организм в ещё больший хаос.
А жаль, ведь малышка была единственным человеком, кто уделял мне внимание, и с кем было приятно общаться, но теперь меня лишили даже её.
Пытаясь чем-нибудь себя занять, я рассматривала узоры на потолке и думала о происходящем.
Даже не верилось, что несколько часов вместили в себя столько событий.
Ведь ещё вчера я была у себя дома и играла с Романом в очередную стрелялку, выводя его из себя своими ошибками, а теперь…
– Неужели город настолько далеко? – прошептала я, вспоминая свои блуждания по лесу. – Сколько километров можно пройти в таком состоянии? Пять, шесть? Или больше? Разве возможно настолько удалиться от него?
Мысли путались в голове, вызывая притуплённую боль, которая всегда появлялась каждый раз, когда вопрос не находил ответа. И болото из сомнений и страха начало медленно затягивать в себя, слепляя думы в вязкий комок, и не давая шанса выплыть среди бури эмоций.
В этот момент меня спасли чужие голоса. Они отвлекли сознание писклявыми интонациями, что резко контрастировали с промозглыми нотами, уже знакомыми мне.
«Данила», – с губ сорвался смешок и внутри опять шевельнулась злость за утренний обман.
Чувствую себя ёлочкой. Не могу убежать, чтобы спрятаться от опасного дровосека, который наматывает круги вокруг меня, приноравливаясь к стволу.
Эти хороводы так надоели! Ведь даже запреты не могут отдалить нас друг от друга, им не под силу спрятать меня от пронзительных глаз. Потому что, даже не видя его, я чувствую незримое присутствие, словно тот холод, что проник сквозь двери, оставил метку, которая временами жарко пылает.
– И где она живёт? – выпалила блондинка раздражённо. – У Кати?