Деяния Апостолов на фоне еврейской диаспоры

Как отметил Марсель Симон, «в истории иудаизма начала христианской эры нет вопроса более дискуссионного, чем вопрос о прозелитизме»[1]. С начала нынешнего столетия острее всего дебаты шли вокруг предполагаемого миссионерского характера иудаизма периода Второго Храма. Следует отметить, однако, что интересы ряда ученых, занимавшихся этой проблемой, лежали в области христианства, а не иудаизма. Они пытались найти объяснение выходу христианства за рамки этнической религии и видели причину в том, что эта экспансия «была подготовлена иудейским миссионерским импульсом, так что христианским миссионерам не пришлось начинать с нуля»[2]. Еврейская история использовалась как инструмент христианской теологии. К сожалению, многие из участников дискуссии так и не смогли при обсуждении этой проблемы избавиться от ментальности религиозного диспута. Они видели в замене «иудейской миссии» миссией христианской еще одно подтверждение превосходства христианства над иудаизмом: иудаизм попытался завоевать мир, но потерпел поражение вследствие своего этноцентризма, а позднее ритуализма. Иудаизм – это, в сущности, неудавшееся христианство[3]. К середине 50-х годов консенсус, казалось, был достигнут: за иудаизмом периода Второго Храма твердо установилась репутация религии миссионерской[4]. Единственное расхождение существовало по вопросу о том, когда эта миссионерская деятельность сошла на нет. Большинство склонялось к 70 или 135 гг. от Р. Х. Другие же считали, что активное рекрутирование прозелитов продолжалось гораздо дольше. Симон полагал, что в пределах Римской империи оно прекратилось на ранее 425 г., когда был ликвидирован иудейский патриархат, а на некоторых восточных территориях, особенно на окраинах Палестины и в районе, расположенном по обоим берегам Красного моря, и того позднее[5].

Как это часто бывает, едва консенсус был достигнут, ему немедленно был брошен вызов. В данном случае роль enfant terrible сыграл А. Т. Кробель. В блестящей и во многом провокационной статье он упомянул «иудейское миссионерское рвение» среди шести сложившихся в науке мифов об иудаизме диаспоры[6]. Остальными пятью Кробель считает: 1) то, что иудаизм средиземноморской еврейской диаспоры носил синкретический характер; 2) то, что евреи, жившие вне Палестины, считали себя чужаками в греко-римском мире и стремились обратить язычников в иудаизм, в результате чего появился обширный класс боящихся Бога, так выразительно описанный Лукой в Деяниях; 3) то, что евреи и прозелиты принадлежали к социальным низам общества; 4) то, что евреи диаспоры представляли собой монолитное единство и контролировались из центра в Палестине; 5) то, что все свидетельства о евреях следует интерпретировать в религиозном контексте. Кробель полагал, что ни о какой правдоподобной картине жизни евреев в диаспоре не может быть речи, пока с этими мифами не будет покончено. К Кробелю присоединился С, Макнайт, поставивший своей целью упрочить критический подход Кробеля к миссионерской природе иудаизма[7]. Аналогичный скептицизм по отношению к иудейской прозелитической деятельности можно найти в работах С. Коэна[8] и М. Гудмена[9]. Постепенно «начал формироваться новый консенсус, согласно которому … иудаизм диаспоры уже не рассматривался как миссионерская религия»[10]. Эта позиция нашла свое самое яркое выражение в заглавии книги Вилла и Оррье «Иудейский прозелитизм? История заблуждения»[11]. Тем не менее, говорить о полном единодушии среди исследователей пока не приходится. Л. Фельдман продолжает, и весьма решительно, отстаивать традиционную точку зрения о существовании иудейского миссионерства[12]. Таким образом, в настоящий момент в науке по вопросу об иудейском миссионерстве сосуществуют две крайние позиции: с одной стороны, энергичное утверждение его существования, с другой, не менее энергичное его отрицание.