Дейлекронт: дитя чернильной течи

– Граждане, сегодня, здесь и сейчас мы будем судить необычного человека. Обвинение предъявляется мальчику. Наверное, вы спрашиваете себя: почему его судят? Он ещё дитя, разве нет? Всё верно, но возраст очень коварная вещь. Он идёт в одном направлении. Его нельзя обернуть, нельзя считать в другую сторону. И Кенваль не исключение в этом плане. Он также как и все подвержен беспощадному времени. И так получилось, что он дожил до того момента, когда мальчик становится мужчиной. И мы все прекрасно видели, как он это нам показал. Несмотря на его детский облик, предание говори нам судить его как взрослого. Так что же сделал Кенваль? Что маленький мальчик мог такого натворить? Он украл что-то? Нет. Он ослушался приказа? Нет. Может тогда он убил кого-то? – рассмеялся Мидек. – Нет, кому это хрупкое создание может причинить зло… Дело в том, что Кенваль стал заложником собственных детских страхов. И я не виню его в этом, ведь все мы в детстве чего-то боялись и боимся до сих пор. Но вот в чём подвох, есть те, кто сражается со своими боязнями, а есть те, кто ещё сильнее питает их. Когда нужно было отбросить всякие сомнения, взять в руки меч и защищать родную землю от версахцев, маленький Кенваль испугался… Он залез в бочку с мёдом и тихо наблюдал за происходящим. А когда ему наскучило, то он решил вылезти. Но получилось у него это не самым лучшим образом, он свалился вместе с бочкой на землю и полностью вымазался в липкой сладости. И об этом могут свидетельствовать трое моих воинов, – сказал он и указал на сидящих в первом ряду мужчин. – Как можно назвать Кенваля, после такого поступка? Предателем? Трусом? Таким как он уже давно есть имя – тратор. И этим всё сказано.

Мидек дотронулся до блестящей пуговицы и с довольной ухмылкой вернулся на своё место.

Лукреций обратился к воинам:

– Подтверждаете ли вы слова, сказанные обвинителем?

– Да, всё так и было, – ответили они почти хором.

– Суд выслушал обвинителя и теперь слово предоставляется обвиняемому.

Мальчик истерично повернул голову в сторону родителей. Они синхронно кивнули, тем самым дав знак, что он должен это сделать.

Грендель со всей силы сжала ладонь супруга и не отпускала, а Сотар даже не чувствовал боли в этот момент. Они настолько поглощены эмоциями, что всё кругом закрыто для понимания. "Боже мой, сохрани его. Путь твоё снисхождение сойдёт на него с небес", – молился Сотар. Все его друзья молча наблюдали позади толпы. Они влезли на стены и изгороди, чтобы видеть происходящее за сотнями голов.

– Я… Я Кенваль. – послышался хохот позади него. – Кенваль из Фура. Но это не важно. Потому что перед судом все равны, и я это знаю. Кем бы я не был, я неподвластен изменять законы в свою пользу. Но мне это и не требуется. Ведь я невиновен. В моём желании не было спрятаться и пересидеть нападение. Это была лишь глупая случайность. Я не понимал, что происходит вокруг. И тогда Бэриель, мой харон, взял меня за руку и повел к этой бочке. Он хотел защитить меня. И он сделал это, ценой собственной жизни… Его больше нет с нами и мои слова никто не сможет подтвердить. – Кенваль развернулся к народу и продолжил свою речь. – Если ты не можешь доказать истину, то неужели он перестаёт таковой быть? Сколько бы я не пытался рассказать эту истину, мои слова пустой звук без доказательств. Мне ничего не остаётся как надеяться на то, что они покажутся вам правдой. Хоть на немного… Иначе правосудие сегодня не на моей стороне.

– Суд услышал выступления обеих сторон и ему необходимо будет время для раздумий и принятия решения.

Они уже давно решили и жалостливые реплики мальчишки не могли изменить их выбор. Возможно, в глубине души милосердие сподвигнет их сделать шаг в сторону Кенваля и даровать ему свободу, но закон… Он не терпит милости. У него нет исключений и поблажек. Он холоден, расчётлив, непоколебим. Именно поэтому он единственное, на что можно опираться в этом постоянно меняющемся мире. Истина, которая направляет человечество и истина, которая его же и погубит.

– Суд посовещавшись, пришёл к решению. Встаньте, Кенваль из Фура.

Мальчик медленно сполз с шатающегося деревянного стула и оказался на ногах, которые с трудом его держали. Глаза застыли на шевелящихся губах Перона.