Действительно ли была та гора?

С наступлением вечера в доме собрались деревенские девушки и, осветив комнату, примыкающую к кухне, взялись за вышивку. В глазах девушки, гонимой ужасами войны и голодом, это выглядело как сказка. В любом случае картина того, как девушки в деревне, где не осталось ни одного жениха, вышивали подушки и большие платки для приданого, не могла не казаться фантастической.

На следующий день, попросив у хозяйки мешок для кормов, я пошла на берег реки. Устье было недалеко, и берег был затоплен. Воды стояло много, но течение было таким слабым, что определить его направление удавалось лишь с большим трудом. Когда я, сняв обувь, вошла в воду, тело сразу окоченело, но, как в строках поэмы «Чхунсумансатхэк»^[35], можно было чувствовать весеннюю энергию. Я стала ловить крабов способом, которому научилась у мальчишек. Мешок для кормов был неудобен для моего занятия, некоторых крабов я упустила, несколько раз укололась, но улов я принесла домой и, сбрызнув соевым соусом, пожарила в толстом чугунном котелке. В тот момент во всем мире не нашлось бы для меня более вкусного деликатеса. Я не помнила уже, как много времени прошло с тех пор, как я в последний раз ела такое свежее мясо. Видневшиеся на панцирях всех крабов следы борьбы не на жизнь, а на смерть только усиливали вкус. Мы с олькхе, словно не зная меры, безжалостно вскрывали твердые и опасные панцири и досыта набивали животы мясом. Даже сейчас, спустя десятки лет, я не могу забыть об этом. Тогда для меня мясо крабов было незабываемой, самой вкусной в мире едой, которая вместе с тем оставляла горький привкус.

На рассвете одного из дней в местности Кёха я наблюдала за тем, как испачканная бумага для оклейки окон то становилась светлой, то покрывалась темными пятнами. Время, пока олькхе с племянником не проснулись, было самым прекрасным, оно принадлежало только мне, когда я, лежа под одеялом, сожалела, что тепло, исходящее от кудури, постепенно уходит. Раздвижные двери тихо открылись снаружи, вместе с прохладным ветром с улицы в комнату тихо вошла двоюродная сестренка Мёнсо. Это было невозможно. Она была старшей дочерью старшего дяди и жила в Кэсоне, о них мы совершенно ничего не знали. Она была моей двоюродной сестренкой, но, оттого что она была первой из младших сестер и разница в возрасте у нас была самой маленькой, казалось, что мы родные сестры. После того как началась война, нашей семье пришлось очень туго, сложно было в череде тяжелых дней, полных борьбы за выживание, не забыть о Мёнсо.

— Мёнсо, это ты? Как ты здесь оказалась? — крикнула я и резко села.

Услышав мой крик, олькхе открыла глаза. Когда она спросила, кто пришел, я указала в сторону двери, но Мёнсо там не было. Я все еще чувствовала холодный ветер с улицы, коснувшийся моего тела, но тут я увидела, что замок дверной ручки по-прежнему был крепко заперт изнутри. Мне стало страшно, но я не сказала олькхе, кого я видела и почему так испугалась. Я подумала, что мне нельзя показаться ей такой легкомысленной.

После этого, когда в Сеуле мы воссоединились с семьей старшего дяди, мы узнали, что Мёнсо умерла, когда мы были в Кёха. Точной даты ее смерти я не знала, поэтому не могла утверждать, что видела призрак в день ее смерти, но даже то, что это было приблизительно в одно и то же время, глубоко потрясло меня. Мне показалось, что она заглянула ко мне, свернув с далекого-предалекого пути на тот свет, и после ушла навсегда. За это я была ей благодарна, но одновременно ее приход тяготил меня. При жизни она тоже думала обо мне намного чаще, чем я о ней. Из-за того что Мёнсо докучала мне, я порой держала ее на расстоянии, но она любыми способами старалась увязаться за мной. Иногда, когда взрослые заставали нас за дракой, я, умевшая заговаривать зубы, все сваливала на нее и выходила сухой из воды, а она была глупой и не могла оправдаться. Порой с помощью коварных уловок я ставила ее в тяжелое положение. Несмотря на то что она всегда страдала, Мёнсо не умела ненавидеть и по-прежнему увязывалась за мной. Иногда мне казалось, что она обожает меня, но я была не из тех, кто мог распоряжаться обожателями. В ответ на мои бесконечные притеснения я получала лишь заботу и преданность. До сегодняшнего дня я не сомневаюсь в том, что тогда она зашла попрощаться, потому что я постоянно чувствую свет, которым она обогрела меня в то утро. Когда родители и одноклассники стали забывать о Мёнсо, я не забывала сестру и до сих пор живо помню даже мелкие события, связанные с ней.