Действительно ли была та гора?

Мы не могли ждать, пока настанет удобный момент для возвращения. Когда в деревню вошли солдаты и полицейские, а в волостном управлении начала налаживаться работа местной власти, нам снова стало тревожно. Больше всего мы переживали, как бы люди не догадались, что мы не беженцы из Кэсона. Беженцы, действительно пришедшие из северных районов Кэсона, начали по одному или по двое отправляться на юг. Глядя на это, мы поняли, что наше дальнейшее пребывание здесь становится опасным. Беженцы, видимо, считали, что вряд ли в ближайшее время будет отвоевана территория к северу от реки Имчжинган. Я думала, что лучше сейчас отправиться в Сеул или в район южнее реки Ханган и найти родных или близких родственников и работу, которая позволила бы сводить концы с концами. Я считала, что это здравая мысль. Оставаясь здесь, мы обрекали себя на жизнь беженцев, вынужденных обменивать одежду и золотые вещи на простую еду.

С одной стороны, люди, прибывшие с чужбины, один за другим отправлялись домой, с другой — непрерывно возвращались люди, эвакуировавшиеся из этой деревни. Пока земля не была превращена в поле боя, люди, всегда занимавшиеся сельским хозяйством, не хотели пропустить сезон работ. От возвращавшихся людей мы узнавали новости из Сеула или из городов южнее реки Ханган — Чхонана, Тэчжона, Тэгу и Пусана. Это помогало не чувствовать себя оторванным от цивилизации.

Наконец настал день, когда и мы покинули местность Кёха. Солнце садилось позже и повсюду, словно боевой клич, слышны были звуки весны. На севере все энергично цвело, в реках поднялся уровень воды, растения наливались соком. Несмотря на то что мы тронулись в путь ранним утром и шагали в приподнятом настроении, в Сеул мы смогли войти только вечером. Есть такая пословица: вор думает, что все говорят о нем. Стоило нам дойти до окраины района Хёнчжондон, как я стала бояться, что каждый прохожий узнает меня. Поэтому, свернув в сторону переправы Хэнчжу и Хвачжон, чтобы избежать нежелательных встреч, мы выбрали путь, который позволил бы нам войти в Синчхон незамеченным.

К счастью, мы встретили беженца, переправлявшегося в Хэнчжу. Он сказал нам, что, независимо от того, какую переправу ты выбрал, гражданский ты или служащий, строго запрещено пропускать людей без разрешения на переправу, если только это не «особый» человек. Поэтому люди переправляются как могут, используя все средства — либо мольбы, либо собственные силы. Последнее подразумевало, что люди, положив рубашку на голову, переправляются вплавь.

— Как бы строго нас ни проверяли, если сравнить с тем, как мы переходили тридцать восьмую параллель, это просто пустяки. Люди на юге мягкие. Они не жадные, добрые, соблюдают закон. Посмотрим. Нет худа без добра, — сказал он напоследок и попрощался.

Честно говоря, было неясно, похвала это была или осуждение, но в любом случае мы получили от него важную информацию. С этого времени мы перестали вести себя как беженцы, вернувшиеся из Кэсона, теперь мы стали беженцами, вернувшимися в Сеул с юга. Все складывалось так, как мы того хотели. И место подходило как нельзя лучше. Впервые за долгое время мы почувствовали уверенность. К счастью, до этого времени нас ни разу не допрашивали, но теперь, на подходе к столице, нам пришлось часто проходить проверки. Мы не боялись, наверное, от того, что нам не нужно было стараться избегать их. Каждый раз, когда нас останавливали, достаточно было показать удостоверение жителя города, и нам даже не приходилось говорить, что мы возвращаемся после эвакуации. С нами и так обращались как с беженцами с юга.

Когда нам встречался военный, который, окидывая нас сочувственным взглядом, говорил, что мы, мол, намаялись, и даже отдавал честь, рядом с ним обязательно был полицейский, который говорил, что хочет знать, где мы перешли реку Ханган. Мы как есть, не говоря лишних слов, рассказывали о том, как перешли реку через переправу Хэнчжу. Реку Ханган нельзя было переходить без разрешения. К счастью, никто не пытался нас остановить, ведь теперь мы наконец были теми, кем хотели быть. «Интересно, — думала я, — чувствовали ли себя лучше освобожденные рабы?» Мы легко шагали домой, воздух свободы был так сладок.