Декабристы. Актуальные направления исследований

Какого же беспристрастия и справедливости можно было ожидать от этих следователей? Для методов допроса типично использование ложных показаний, различных угроз. «Не давая времени опомниться, задавали вопросы, от которых зависели жизнь и смерть, требуя быстрых и категоричных ответов о фактах, совершенно неизвестных допрашиваемому лицу. Его молчание считалось новым проступком, который вменялся ему в вину» (А. М Муравьев)[1207].

С. П. Трубецкой возмущается тем, как два-три члена Комитета одновременно спрашивали о разных вещах, допуская насмешки и колкости. На просьбу Трубецкого задавать вопросы по порядку П. В. Голенищев-Кутузов с громким хохотом заявил: «Нет, эдак лучше, скорее собьется»[1208].

О цинизме следователей можно судить со слов того же А. М Муравьева: «Случалось, что эти господа из Комитета говорили наивно-весело: “Признавайтесь скорее – вы заставляете нас ждать, наш обед стынет”»[1209]. А ведь от этих ответов нередко зависела жизнь и судьба людей.

Допрос продолжался иногда больше двух часов, и в продолжение этого времени подследственный должен был стоять, измученный и нередко больной. Некоторых к тому же отягощали кандалы, и допросы тогда шли под грохот цепей. На рисунке мы видим Сергея Муравьева-Апостола, стоящим перед следователями[1210], а ведь он был тяжело ранен в голову картечью во время подавления восстания Черниговского полка и от этой раны очень страдал в тюрьме.

Иногда допросы велись и не при полном составе членов Комитета. На последнем из упомянутых рисунков за столом только трое: неизменный А. И. Чернышев держит бумаги и со злорадной усмешкой что-то вычитывает, на председательском месте дремлет А. И. Татищев, напротив Чернышева сидит еле заметный В. Ф. Адлерберг. Сдержанно и просто показан Сергей Муравьев-Апостол. Несмотря на унизительность положения, он сохранил достоинство в осанке.

Пока шел допрос, в комнатах неподалеку находились «фельдшер с доктором… на случай, когда потребуется помощь, и что бывало там же и кровь открывали», – как вспоминал А. С. Гангеблов[1211]. Иногда допрашиваемых уносили из Комитета в бесчувственном состоянии, как это случилось с самим Гангебловым.

По окончании допроса по звонку председателя Комитета являлся плац-майор или плац-адъютант, узнику вновь завязывали глаза и тем же путем, через те же комнаты выводили по лестнице из Комендантского дома. Иногда кто-либо из членов Комитета сам доводил узника до передней и сдавал его плац-адъютанту[1212].

Через несколько дней после допроса подследственному вручали вопросные листы, где он в письменной форме подтверждал свои показания.

В самый разгар заседаний Комитета, 7 января 1826 г., в Комендантском доме были даны последние инструкции отправлявшимся на юг генерал-адъютанту Н. И. Демидову и флигель-адъютанту Н. Д. Дурново, которые должны были принять участие в подавлении восстания Черниговского полка, открыть нити заговора и арестовать виновных. По выражению самого Дурново, они представляли тогда «высшую полицию»[1213].

Комендантский дом был также и местом заключения для некоторых подследственных. Здесь, «под присмотром коменданта», содержались декабристы А. М. Булатов, Н. А. Васильчиков и М. Ф. Митьков.

Командир 12-го егерского полка полковник Александр Михайлович Булатов, которого декабристы назначили помощником «диктатора» С. П. Трубецкого, не решился возглавить восстание, и вечером 14 декабря сам явился в Зимний дворец. Там он и был арестован. 15 декабря флигель-адъютант полковник А. А. Кавелин доставил его в крепость с устным объявлением «высочайшей воли» содержать «под присмотром в доме комендантском»[1214].

Вероятнее всего, Булатов был помещен в одной из комнат нижнего этажа. В одном из писем к великому князю Михаилу Павловичу он сообщал, что на Рождество комендант пригласил его в церковь[1215], и по окончании литургии и молебна они поздравили друг друга с праздником[1216]. Из Комендантского дома Булатова никуда не переводили, и именно здесь 10 января 1826 г. из-за мучительных душевных переживаний он попытался покончить с собой[1217]. В тяжелом состоянии Булатова доставили в сухопутный госпиталь, где он в ночь с 18 на 19 января 1826 г. скончался[1218].

По собственноручной записке Николая I в Петропавловскую крепость 29 декабря 1825 г. был доставлен арестованный в Москве корнет Кавалергардского полка Николай Александрович Васильчиков: «Присылаемого Васильчикова посадить по удобности, дав писать, что хочет и содержать хорошо»[1219]. В два часа дня он был помещен в том же доме коменданта во «вновь отделанный арестантский покой № 2»[1220] и числился здесь же позднее[1221].