Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

Проект Нечаева – прекрасный образчик казенного или, по выражению Герцена, «первобытного» коммунизма, но, если вы заметили, – это только набросок плана, абрис будущего общества. Более детально разработанного проекта Нечаев так никогда и не представил, считая подобный труд совершенно излишним, что для экстремистов 1860-х гг. вообще весьма характерно. Они были больше озабочены разрушением существующего строя, подготовкой, так сказать, «стройплощадки» для возведения кем-то после них нового здания всеобщей справедливости и неизбывного счастья. «Мы считаем, – писал в 1869 г. Нечаев, – дело разрушения настолько громадной и трудной задачей, что отдадим ему все наши силы, и не хотим обманывать себя мечтой о том, что у нас хватит сил и умения на созидание. А потому мы берем на себя исключительно разрушение существующего строя, созидать не наше дело, а других, за нами следующих». Поэтому для него было совершенно неважно, каким окажется облик «свободной» России: станет ли она неким государственным зданием или произойдет добровольное объединение общин и артелей, существующих независимо друг от друга и свободно обменивающихся продуктами своего труда без участия каких бы то ни было государственных структур.

Методы же действия самого Сергея Геннадьевича и нечаевцев вообще – это совершенно особая статья. Реванш за петербургскую неудачу он решил брать в Москве. Из-за границы Нечаев вернулся с мандатом некой Всемирной революционной организации (опять отголоски только еще задуманного бакунинского Интернационала). Согласно этому мандату, Нечаев назначался эмиссаром упомянутой Организации в России, то есть руководителем всего революционного движения в ней. В Москве он организовал кружок из двух десятков человек, получивший название «Народная расправа». Сам Нечаев, ради предания деятельности этого кружка большего веса, предпочитал называть его «Обществом». Это мало что меняло на деле, но кое-что объясняло в психологии самого вожака.

Будучи по делам в Петербурге, он рассказывал тамошним радикалам о «могучем» московском Центре революционного движения, а в Москве – о якобы существующей «грандиозной» петербургской Организации. Вообще же основатель «Народной расправы» искал людей не самостоятельно мыслящих, а доверчивых и внушаемых. Ему было некогда убеждать своих соратников, раскрывать перед ними собственные взгляды. Он пытался прежде всего сплотить членов кружка дисциплиной, основанной на неизбывном страхе. Человека, пойманного в капкан, не к чему убеждать и уговаривать, он и так душой и телом принадлежит «делу» и вождю, стоящему во главе этого «дела».

Сергей Геннадьевич, скажем, предлагал знакомым распространять написанные им прокламации. Если же те отказывались, ссылаясь на недосуг или ненужный риск, то он заявлял, что станет присылать им воззвания по почте, и тогда они будут вынуждены избавляться от опасных листков, передавая их «по цепочке». Мысль о том, что получатели его «бессмертных» творений могут их попросту уничтожить, не укладывалась в голове «вождя». Нечаев также собирал подписи людей, желающих участвовать в политических демонстрациях, а потом держал опрометчивую молодежь в кулаке, заставляя ее делать то, что ему нужно, угрожая в противном случае представить эти списки в полицию. Он практиковал также внезапные инспекции подставных ревизоров, якобы присланных «Всемирной революционной организацией», поощрял также и взаимные проверки друг друга членами «Народной расправы».

Иногда на сходки студентов Сергей Геннадьевич являлся в офицерском мундире, делая вид, будто он возвращается с тайного собрания сочувствующих радикалам военных. Стараясь достать средства, всегда позарез необходимые подпольщикам, он организовал наглый шантаж юриста Калачевского. Для этого нечаевцы подбросили ему компрометирующие бумаги, а затем нагрянули к юристу переодетые жандармами и под угрозой ареста вынудили его подписать вексель на 6 тысяч руб. Замечательный писатель Ю.В. Давыдов, тонко исследовавший радикальное движение 1860—1880-х гг., назвал нечаевщину «болезнью» и справедливо заметил, что в радикальном сознании «она сидит глубоко». О том, насколько он прав, поговорим позже. Пока же обратимся к несколько иным сюжетам.