Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

Еще до появления феномена нечаевщины Герцен заметил, что в революционных кругах наличествует «свой национальный, так сказать, аракчееевский элемент, беспощадный, страстно сухой и охотно палачествующий». Говоря о палачестве, Александр Иванович в случае с Нечаевым попал в точку. Вершиной деятельности «Народной расправы» стало убийство собственного члена – студента Ивана Ивановича Иванова. Вся вина несчастного слушателя московской Земледельческой академии заключалась в том, что он осмелился усомниться как в подлинности мандата, выданного Нечаеву «Всемирной революционной организацией», так и в существовании подобной организации вообще. Глава «Народной расправы», считавший жесткое единоначалие одним из главных условий успешной деятельности революционеров, объявил товарищам, будто ему удалось по своим каналам выяснить, что Иванов является осведомителем полиции и может их всех выдать со дня на день.

Заманив студента в грот на берегу пруда в Петровско-Разумовском лесопарке, специально отобранная группа нечаевцев убила его и скрылась, но по неопытности оставила на месте преступления массу улик. Сергей Геннадьевич надеялся, что участие в этом убийстве сплотит ряды его соратников, повяжет их кровью, сделает решительнее, энергичнее, но просчитался. Все исполнители казни Иванова (кроме Нечаева, скрывшегося за границу и позже арестованного в Швейцарии) были вскоре задержаны и предстали перед судом. Тут-то, во время судебных слушаний российское общество воочию познакомилось с феноменом нечаевщины во всей его полноте и неприглядности. Оказалось, что обман, шантаж, убийство «из принципа» считались экстремистами совершенно в порядке вещей, установленном Нечаевым для себя и своих единомышленников. Именно тогда потрясенному обществу стал известен документ, пропитанный цинизмом, абсолютной безнравственностью и каким-то убежденным в своей правоте человеконенавистничеством – «Катехизис революционера».

Пересказывать все положения этого экстремистского произведения бессмысленно, достаточно ознакомиться лишь с небольшой цитатой, раскрывающей его суть. «У революционера, – пишут авторы «Катехизиса», – нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслию, единою страстию – революцией. Он… разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами и приличиями… Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему. Все… чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела…У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, т. е. чернорабочего люда. Но… товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и принудить его к поголовному восстанию…»

Выведение «новой породы» людей – занятие, издавна привлекавшее деспотов и тиранов всех мастей, и, как показали события XX в., не всегда безнадежное. Другой вопрос, как долго действует на человека магия подобных заклинаний, во что в итоге превращается «холодная страсть революционного дела» и каково жить без родства, дружбы, любви и чести? Однако бацилла нечаевщины опасна не только и даже не столько этим. Страсти-мордасти «Катехизиса революционера» потребовались Сергею Геннадьевичу для того, чтобы утвердить в умах и душах своих сторонников новый (на самом деле старый, как мир) вид нравственности. Главный постулат его морали был подхвачен большевиками и звучит, напомним, так: нравственно все то, что способствует торжеству революции, безнравственно все то, что ему препятствует. Нравственность, понятно, здесь совершенно ни при чем, однако безаппеляционность этого постулата освящена, как водится, обещаниями счастливого будущего народных масс, путь к которому известен только революционной партии.

Задачей подобных «хитрых» построений являлось отстаивание правоты лозунга, известного со времен иезуитов и Н. Макиавелли: «Цель оправдывает средства». Вряд ли существует цель более высокая и гуманная, чем обеспечение счастливого будущего для своего народа, а то и всего человечества. Именно на роль пастырей-поводырей России на пути к такому будущему и претендовали социалисты 1860—1870-х гг. Посему любые средства и методы достижения этой цели оказывались в глазах многих и многих из них оправданными и даже необходимыми. Обман, шантаж, убийство врагов и усомнившихся единомышленников – все превращалось, в пусть и крайние, но допустимые меры на пути к желанной цели. Аморальность, возведенная в ранг политики, оказалась средством необыкновенно действенным, чрезвычайно опасным и, как это ни печально, весьма привлекательным.