Случилось это летом 1841 года. Николай Александрович вернулся с дележа общественного покоса поздно вечером, когда брат Михаил еще не спал. Весь день погода стояла прекрасная, солнечная, но к вечеру на горизонте стали собираться тучи. Когда Бестужев подъезжал к Посадской долине, отдаленные молнии уже сверкали в верховьях Селенги.
Братья сели у растворенного окна полюбоваться молниями и подышать свежей прохладой вечернего воздуха. Гроза медленно приближалась к Селенгинску, полыхая уже по всему небу. Но странное дело, отголосков грома не слышалось. Подобного, как признавались Бестужевы, они ни разу в своей жизни не наблюдали. Из окна флигеля было видно, что молния, вспыхивая где-то над долиной Чикоя, за три-четыре секунды пробегала к Селенгинску и озаряла все небо голубовато-белым фосфорическим светом. «Картина эта была великолепна, — писал Н. А. Бестужев сестре Елене 14 октября, — тем более, что при каждом ослепительном освещении неба молнии, видные и в этом свете, вились по всем направлениям — все это без малейшего звука. Во все время очень приметно было, что облака стояли в два слоя не перемешиваясь между собою, — и вся игра молний была между ними».
Вскоре за бесшумными молниями пришли первые раскаты грома и начал накрапывать дождик, через несколько минут разразившийся ливнем. И тут-то, сквозь громы и шум ливня, Бестужевы услышали странный протяжный рев. Оказалось, что это «проснулся» и «заиграл» буерак. Стремительно несшийся поток грязной пенистой воды катил огромные камни, упавшие со скал, щебень, песок, кости каких-то животных, сучья деревьев и всякий хлам, выброшенный в овраг местными бурятами, жившими у подножий гор. И вся эта всеразрушающая сила стремительно понеслась к устроенной накануне плотине-мосту через устье оврага.
Несмотря на проливной дождь, братья вышли к кузнице, что стояла на самой круче буерака. Вода прибывала и билась о преграду, готовая разрушить труд декабристов. Вскоре селевой поток заполнил овраг до краев плотины и стал низвергаться оглушительным водопадом до полутора саженей высотой. Братья видели, как подмывались, гнулись и падали перила моста, вымывались куски земли, и казалось, что судьба плотины предрешена. Но дождь мало-помалу стих, и буерак умолк. «…Под утро увидели мы, — писал Н. А. Бестужев, — что мост наш не только не поврежден, но к нему и на него намыло в уровень со дном буерака мелкого камешнику, который зделал из нашей навозной плотины, мак-адамовское шоссе».
Не менее живописное описание этого события мы находим в воспоминаниях Михаила Бестужева: «Когда, по сибирскому выражению, пойдет буерак, картина прекрасная, особенно ночью. Во тьме при раскатах грома по окрестным горам было видно, как чешуйчатая земля опускается, извиваясь с кручи холмов и утесов, шипит и прыгает, глотая песок и каменья, и, добежав до насыпи, бросается вниз, со злобы распрыснувшись в пену и брызги».
Помимо оврага природными, вернее, историческими достопримечательностями Посадской долины были два живописных утеса. Один из них отвесно поднимался из воды на левобережье Селенги. Н. А. Бестужев всегда любовался им из окна своей спальни. Быстрая река, подмывая подошву скалы, часто уносила с собою глыбы «вековых гранитов», разрушенные водой и морозами.
Утес был очень живописен не только своей как бы раздвоенной формой, но и двумя небольшими грибообразными сосенками на его вершине. Он хорошо просматривался между хозяйственны ми постройками усадьбы или с берега Селенги. Из других окон жилого дома скала была видна хуже, но зато Бестужев в долгие зимние дни любовался голой каменной грядой, сразу же поднимающейся за бревенчатыми пряслами северной части забора.
Эти две скалы очень интересовали новопоселенцев не только интересной, живом иеной формой, а еще и потому, что на их. верш и и ах имелись старинные обо — культовые шаманско-ламаистские святилища местных бурят, которые братья-декабристы любили посещать во время проведения на них религиозных церемоний.
Первый храм под открытым небом находился на береговой скале у края Нижней деревни. Он представлял собой несколько жердей, установленных конусообразно на камнях. От жерди к жерди были протянуты веревочки с навешанными на них разноцветными лоскутками и ленточками. Николай Александрович уже знал, что эти тряпочки есть не что иное, как жертвенные приношения бурят духу-хранителю Посадской долины. Жертвенные дары лежали также в особом помещении типа шкафчика и на отдельном жертвенном столике-алтаре.
В дни религиозных празднеств к этому священному месту, называвшемуся амвоном, приезжали буддийские ламы в своих ярких желто-красных одеяниях. Они читали из священных книг молитвы, пели под сопровождение своей нехитрой музыки, исполняемой на барабанах, бронзовых литаврах, колокольчиках, раковинах и длинных трубах.