Возразить было нечего, а потому я, вполне естественно, предпочел смотреть себе в ноги. Очевидно, у взрослых мало что осталось добавить к своему обсуждению, и я вновь поднял взгляд. Гарри по-прежнему пристально вглядывался в меня, и почему-то ему совсем не требовалось моргать. По виду он не был сердит, и на самом деле я не боялся его, а от этого мне почему-то делалось еще больше не по себе.
— Простите, — наконец выговорил я.
Не был уверен, что раскаивался искренне… Коли на то пошло, я до сих пор не уверен, что и впрямь способен раскаяться в чем-то мной содеянном. Однако это походило на очень политическое высказывание, а ничего другого не подвернулось в моих подростковых мозгах, бурливших, как овсянка на огне, гормонами и неуверенностью. И хотя я не сомневаюсь, что Гарри не поверил в мое раскаяние, он опять кивнул:
— Пойдем.
— Минуточку, — опять заговорил замдиректора. — Нам еще есть что обсудить.
— Вы имеете в виду тот факт, что позволили известному забияке довести моего мальчика до такого рода столкновения в результате ненадлежащего надзора? Сколько раз другой парень получал дисциплинарные взыскания?
— Дело не в том… — попытался возразить замдиректора.
— Или мы ведем речь о том факте, что вы оставляете скальпели и другое опасное оборудование без надлежащей охраны, легко доступными для учащихся в незапертом и оставленном без присмотра классном помещении?
— В самом деле, офицер…
— Вот что я вам скажу, — отчеканил Гарри. — Обещаю закрыть глаза на вашу чрезвычайно плохую работу в этом вопросе, если вы согласитесь предпринять действенные меры по улучшению.
— Так ведь ваш мальчик… — залепетал администратор.
— С моим мальчиком я разберусь, — сказал Гарри. — Вы же разберитесь с наведением порядка, чтобы мне не пришлось наведаться в опекунский совет школы.
Тем это, конечно, и закончилось. Желания вступать с Гарри в пререкания не возникало никогда и ни у кого, будь ты подозреваемым в убийстве, или президентом «Ротари-клуба», или юным заблудшим монстром. Заместитель директора раскрыл и закрыл рот еще несколько раз, но ничего членораздельного не произнес, так, несколько пыхающих звуков в сочетании с откашливанием для прочистки горла. Гарри глядел на него некоторое время, потом повернулся ко мне и опять сказал:
— Пойдем.
Всю дорогу в машине Гарри молчал, и молчание это не было дружеским. Он молчал, когда мы, отъехав от школы, повернули на север на Дикси-хайвей, вместо того чтобы, обогнув школу, по бульвару Гранада проехать к округу Харди и быстро добраться до нашего домика в Гроуве. Я глянул на Гарри, когда он сделал этот поворот, но выражение на его лице, похоже, не располагало к началу разговора. Гарри смотрел прямо перед собой на дорогу и вел машину — быстро, впрочем не так быстро, чтобы пришлось сирену врубать.
Он свернул налево на Семнадцатую авеню, и какое-то время я невесть с чего думал, что он везет меня в «Оранж-Боул». Однако мы миновали поворот на стадион, покатили дальше, переехали Майами-Ривер, потом вправо по Норт-Ривер-драйв, и теперь я знал, куда мы едем, хотя и не понимал зачем. Гарри по-прежнему не произнес ни слова и не смотрел в мою сторону, и я стал ощущать, как при свете дня впадаю в уныние, не имеющее ничего общего с грозовыми тучами, застилающими горизонт.
Гарри остановил машину и наконец заговорил:
— Пошли! Внутрь.
Я глянул на него, но он уже выбирался из машины, так что мне ничего не оставалось, как покорно последовать за ним в следственный изолятор.
Там Гарри знали хорошо, ведь он повсюду был известен, как и полагается хорошему копу. Вслед ему неслись приветствия: «Гарри!», «Привет, сержант!» — на всем пути от приемного отделения до коридора к камерам. Я тащился за ним, а тем временем во мне крепло мрачное предчувствие. Зачем Гарри приволок меня в следственный изолятор? Почему не устроил нагоняй, не сказал, как он огорчен, выбирая для меня суровое, но справедливое наказание?
Ничто из того, что он делал или не желал высказать, не давало никакой подсказки. Вот и плелся я позади. Наконец нас остановил охранник. Гарри отвел его в сторонку и тихо заговорил, охранник окинул меня взглядом, кивнул и повел нас в конец ряда камер.
— Вон он, — сказал охранник. — Развлекайтесь.
Он кивнул на фигуру в камере. Потом, полоснув меня взглядом, ушел, оставив нас с Гарри пребывать в неуютном молчании.
Поначалу Гарри даже не пытался прервать молчание. Повернувшись, он устремил взгляд в камеру, и бледная тень внутри двинулась, поднялась и подошла к решетке.
— Да то ж сержант Гарри! — радостно воскликнула фигура. — Как поживаете, Гарри? Как же
— Приветствую, Карл, — отозвался Гарри, потом повернулся ко мне. — Декстер, это Карл.
— А ты симпатичный паренек, Декстер, — сказал Карл. — Весьма польщен знакомством с тобой.