Дела любви. Том II

Когда вы хотите помочь ребенку справиться с очень трудной задачей, что вы делаете? Конечно, вы не ставите перед ребенком всю задачу сразу, потому что тогда ребёнок отчаивается и теряет всякую надежду. Вы назначаете понемногу, но всегда столько, чтобы ребенок не останавливался ни на минуту, как будто он закончил, и не так много, чтобы ребенок смог справиться с этим. Это и есть деликатный обман образования; он действительно что-то скрывает. Если ребенка обманывают, потому ли это, что учитель – это человек, который не может ответить за следующий шаг? Но вечность! Это, конечно, величайшая задача, поставленная перед человеком, и, с другой стороны, она может поручиться за то, что будет в следующий момент; а дитя временного существования (человек) ведет себя как малое дитя по отношению к бесконечной задаче! Если бы вечность сразу, на своём языке поставила перед человеком задачу, не считаясь с его опасениями и ограниченными возможностями, то человек пришёл бы в отчаяния. Но тогда поистине удивительно, что эта величайшая сила, вечность, может настолько умалиться, настолько разделиться, оставаясь тем не менее вечно единой, что она облекается в форму будущего, возможного, и посредством надежды воспитывает дитя временного существования (человека), учит его надеяться (ибо надежда и есть само обучение, и есть отношение к вечному), если потом он не решит совершенно добровольно быть подавленным страхом, или дерзко не выберет отчаяние, то есть уклониться от обучения возможности. В возможности вечность, в правильном понимании, дает лишь небольшую часть за один раз. Вечность в возможном всегда достаточно близка, чтобы быть под рукой, и в то же время достаточно далека, чтобы человек мог двигаться вперёд, развиваться к вечному. Так вечность влечет и манит человека возможностью от колыбели до могилы, если он только выбирает надежду. Ибо возможность, как было сказано, двойственное, и именно поэтому и истинное образование; возможность столь же строга или может быть столь же строгой, сколь и мягкой. Надежда не обязательно заключается в возможности, ибо страх тоже может заключаться в возможности. Но тот, кто выбирает надежду, того возможность, с помощью надежды, учит надеяться. Тем не менее возможность страха, строгость остаётся, скрыто присутствуя как возможность, если она необходима для воспитания, для пробуждения; но она остаётся сокрытой, в то время как вечное привлекает с помощью надежды. Ибо привлекать – это быть столь близким, сколь и далёким, благодаря чему надеющийся всегда продолжает надеяться, надеясь всего, сохраняясь в надежде на вечное, которое во временном существовании есть возможное.

Так же и надеяться всего. Но с любовью надеяться всего означает отношение любящего к другим людям, что по отношению к ним, надеясь на них, он всегда держит возможность открытой, бесконечно предпочитая возможность добра. Значит, он с любовью надеется, что в любой момент существует возможность, возможность добра для другого человека; и что эта возможность добра теперь означает все более и более славное возрастание в добре от совершенства к совершенству, или восстановление после падения, или спасение от погибели и так далее.

То, что любящий прав, говоря, что в каждый момент существует возможность, легко осознать. Увы, но многим, возможно, было бы намного легче понять это, если бы мы позволили отчаянию сказать то же самое – ибо отчаяние в некотором смысле говорит то же самое. Отчаявшийся человек также знает, что заключается в возможности, и всё же отказывается от возможности (ибо отказ от возможности как раз и означает отчаяние), вернее, дерзко смеет предполагать невозможность добра. Здесь снова оказывается, что возможность добра – это больше, чем возможность; ибо если человек осмеливается предполагать невозможность добра, то для него исчезает всякая возможность. Боязливый не предполагает невозможности добра; он боится возможности зла, но не делает из этого выводов, не осмеливается допустить невозможность добра.

«Возможно, – говорит отчаяние, – возможно, что даже самый честный энтузиаст когда-нибудь утомится, оставит свои стремления и опустится до служения несчастью. Возможно, что даже самый ревностный верующий когда-нибудь отступит от веры и выберет неверие. Возможно, что даже самая пылкая любовь остынет, даже замёрзнет. Возможно, что даже самый праведный человек собьется с пути и погибнет. Возможно, что даже лучший друг превратится во врага, даже самая верная жена станет обманщицей: всё это возможно, поэтому отчаивайтесь, оставьте свою надежду, и прежде всего не надейтесь ни на кого или ни для на кого».