Дела любви. Том II

 В этом разговоре о милосердии мы будем придерживаться этого и постараемся не путать милосердие с тем, что действительно принадлежит внешнему, над которым любовь как таковая не имеет власти, в то время как в ее власти безусловно, есть милосердие, так же как у любви есть сердце в груди. То, что у человека есть сердце в груди, совсем не означает, что у него есть деньги в кармане, но первое гораздо важнее, и безусловно имеет решающее значение для милосердия. И поистине, если бы человек не имел денег, но умел ободрять и вдохновлять бедных и несчастных словами о милосердии, разве не делал бы он столько же, сколько тот, кто бросает немного денег бедным или проповедует о благотворительности из кармана богатых!

 Итак, мы будем рассматривать

МИЛОСЕРДИЕ – ДЕЛО ЛЮБВИ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНО НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ ДАТЬ И НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ ДЕЛАТЬ

 Мы постараемся, в соответствии с дарованными нам способностями, сделать это как можно более понятным, как можно более привлекательным, как можно ближе донести до бедного – какое утешение для него в возможности быть милосердным! Мы поговорим об этом, избавляясь от некоторых мирских иллюзий. Но поистине наше желание в том,чтобы посредством сказанного сделать того, кто может быть щедрым и великодушным, настолько более смиренным в своем даянии, насколько это угодно Богу, настолько более скромным в божественной застенчивости, насколько подобает христианину, так желая давать и в то же время не желая признавать это милостыней, как тот, кто отворачивается, чтобы другие не увидели его стыда, что это приносит ему честь, или как тот, чья левая рука не знает, что делает правая.

 Милосердию нечего дать. Само собой разумеется, что если милосердному есть что дать, то он дает более охотно. Но мы хотим сосредоточить внимание не на этом, а на том, что можно быть милосердным, не имея ни малейшей возможности что-то дать. И это очень важно, поскольку способность быть милосердным – гораздо большее совершенство, чем иметь деньги, а значит, и способность давать.

 Если бы тот человек, прославившийся восемнадцать столетий назад, милосердный самарянин, если бы он не ехал верхом, а шел пешком по дороге из Иерихона в Иерусалим, где он увидел несчастного лежащего; если бы он не привез ничего с собой для перевязывания ран; если бы он не поднял несчастного, положил его на плечи, отнес его в ближайшую гостиницу, где хозяин ни при каких условиях не принял бы ни его, ни несчастного, потому что самарянин не имел ни гроша, и мог только просить и умолять этого жестокосердного хозяина быть милосердным, так как речь шла о человеческой жизни, если бы он этого не сделал, то… но нет, история еще не закончена, значит, если бы теперь самарянин, не теряя из-за этого терпения, снова пошел дальше, неся несчастного, отыскивал для раненого постель помягче, сидел рядом с ним, делал все для остановки кровотечения – но несчастный умер на его руках, разве тогда он не был бы милосердным, таким же милосердным, как милосердный самарянин – или кто-то против того, чтобы называть это рассказом о добром самарянине?

Возьмем историю о вдове, положившей две лепты в сокровищницу, но давайте внесем в историю небольшое поэтическое изменение. Две лепты были для нее огромной суммой, которую она накопила не сразу. Она долго копила, чтобы собрать их; а потом она хранила их завернутыми в маленькую тряпочку, и понесет их понесет в храм. Однако вор заметил, что у нее были эти гроши, украл их у нее и оставил вместо нее похожую тряпочку, в которой ничего не было – о чем вдова не знала. Поэтому она пошла в храм и положила в сокровищницу, как она думала, две монеты, но на самом деле, ничего: разве Христос не сказал бы о ней того, что Он сказал, что "она положила больше всех богатых"?