Дела семейные

Роксана прижалась к мужу, с удовольствием вдыхая запах сандалового дыма, пропитавшего его одежду.

– Мне показалось, что Дейзи очень нравится Джалу. Представляешь, как было бы хорошо, если бы…

– Я тебя умоляю! – остановил ее Йезад. – Вашей семье не очень-то везет с браками.

Он сидел за обеденным столом, вертя чайную чашку. Роксана ушла на кухню приготовить ему ужин из того, что осталось в доме. Он взглянул на тестя, на его руки и ноги, беспомощно трепещущие под простыней.

Как зверушки в капкане, пытающиеся вырваться на волю. Какое это проклятие – старческая болезнь. Проклятый паркинсонизм, жестокий как пытка. Побыстрей бы шли эти новые исследования в Америке, что-то там с фетальными тканями, с эмбрионами… А сколько народу протестует против этого – те, кто наверняка не страдает болезнью Паркинсона или не вынужден день за днем видеть мучения больного старика. Какая красота – рассуждать о правах неродившихся, о начале жизни, моменте смерти, прочих высокоумных материях. Болтуны. Как мистер Капур… А здесь нельзя позволить себе такую роскошь. Закон должен быть: сначала пройди через огонь, потом философствуй…

Нариман застонал во сне, прерывая размышления Йезада. Он подошел к дивану.

– Все в порядке, чиф, – коснулся он плеча Наримана. – Я рядом сижу.

Возвратился к своей чашке без уверенности в том, что Нариман слышал его. Странное путешествие – движение к смерти. Как знать, сколько еще остается чифу… год, два? Но Роксана права: помогать старшим на этом пути – единственный способ понять, что это за путь. Штука в том, чтобы помнить это, когда придет твой час…

Как знать, запомнит ли он? Какое безумие заставляет молодых – и даже пожилых – думать, будто они бессмертны? Насколько лучше бы им жилось, если бы они помнили о конце. Если каждый день носить с собой свою смерть, трудно будет растрачивать время на вражду, на злость и горечь, на второстепенности. Вот в чем секрет: помнить о своей смерти, чтобы не допускать в жизни глупости и уродства.

Он бесшумно отодвинул стул и понес чашку с блюдцем на кухню. Вымыл их, вытер руки и вернулся к Нариману. «Занятно, – думал он, – если долго знаешь человека, он может вызывать у тебя самые разные эмоции, всевозможные реакции: зависть, восторг, жалость, раздражение, бешенство, нежность, ревность, любовь, отвращение. Но в конце все люди нуждаются в сострадании, все мы без исключения… Если с самого начала понимать это, насколько меньше было бы боли, горя и страданий…»

Стоны с дивана стали громче. Он опять поднялся на ноги и подошел к Нариману, тронул его за плечо. Должен же быть какой-то способ помочь чифу.

Ответ простой: раздобыть денег ему на лекарства – а у него нет денег. Все сводится к деньгам, всегда и все.

Этот конверт в его рабочем столе уже больше недели лежит без всякой пользы, ожидая, когда придут за деньгами выдуманные эмиссары Шив Сены, пока Капур занимается своими Санта-Клаусами. Рождество совсем скоро. Вот хватило бы у него пороху потратить деньги из конверта… чем ожидать – чего?

То он ожидал исполнения снов Вили и выигрыша в лотерее. Теперь ожидает прибавки, обещанной Капуром. Ожидал, когда срастется кость в лодыжке Наримана, когда починят потолок, когда актеры добьются эпифании.

«Достаточно долго, – решил он. – В конечном счете он только на себя может полагаться. И на храм огня – его убежище в этом бессмысленном мире».

Костюм Санта-Клауса доставили к полудню двадцать третьего. Капур нарядился, чтобы Йезад и Хусайн посмотрели, как он выглядит.

– Очень красиво, сахиб, – с нескрываемым удовольствием всплеснул руками Хусайн. – Лал, красный очень вам идет!

Капур ждал оценки Йезада, молча смотревшего на дешевый пояс из черной синтетики, на сапоги из вонючей пластмассы, вроде тех, в которые обряжали Мурада и Джехангира в сезон дождей, пока дети не взбунтовались.

– В целом очень даже неплохо, – заключил он, – только живота у вас нет.

Порывшись в товарах, они соорудили живот из наколенников подросткового размера и боксерских перчаток. После этого Капур не мог не примерить и белую бороду с усами, от которых Хусайн даже попятился. Йезаду он шепнул, что они придают сахибу слишком свирепый вид.

– Хо-хо-хо, – завел Капур, размахивая руками, чтобы звенели бубенчики на запястьях.

– Отчего сахиб кричит, будто ему больно? – тихонько спросил Хусайн.

Йезад прыснул. Капур спросил, что его так насмешило, а услышав ответ, и сам расхохотался, чем привел в полное недоумение Хусайна.

– Аре, Хусайн-миян, это не от боли, это веселый смех Санта-Клауса!

Хусайн, похоже, не поверил, но счел за благо промолчать.

После обеда он пошел в кондитерскую за сладостями, заказанными днем раньше.

Капур, так и не сняв с себя одеяние Санта-Клауса, подошел к Йезаду, всматриваясь в его лицо:

– Темные круги под глазами. Похоже, вы плохо спите.

– Из-за тестя. Он временно живет у нас. Во сне то разговаривает, то стонет.

Помедлив, Йезад решился идти дальше, воспользоваться случаем подтолкнуть, как говорит Вилас, Капура.

– Да и мысли о Шив Сене не дают заснуть.

– Расслабьтесь, Йезад. Меня озарило прошлой ночью. Я пересмотрел ситуацию.