Дела семейные

– Абсолютно. Я все распланировал. Теперь возьмусь за организацию. Все мои влиятельные друзья на моей стороне. Я тут подготовил нечто вроде предвыборного манифеста, пришлю его вам по электронной почте. Хочу знать ваше мнение.

– У меня компьютера нет.

– Нет? Ну я сделаю вам распечатку. У меня уйма идей для самой кампании.

Одну из них Капур тут же изложил: вместо банальной раздачи листовок он соберет группу помощников, посадит их в фургон с чаем и закусками – нечто вроде чайной на колесах, настоящей чайной, даже со складными стульчиками. Приезжая в квартал, будут останавливаться во дворах, садиках, хоть под лестницами, где место найдется, созывать жильцов и беседовать с ними за чашкой чая.

– Встреча соседей за чашкой чая, чтобы люди вспомнили о необходимости общения, чтобы соседи вместе обсуждали свои проблемы, высказывали свои мысли о жизни, о будущем.

– Блестящая идея, – согласился Йезад, – а что касается «Бомбейского спорта», можете на меня рассчитывать.

– Я и собираюсь. В ближайшие дни обсудим ваши новые обязанности и соответствующее вознаграждение.

И заговорщическим тоном добавил:

– Не забудьте про мой особый чемоданчик, он остается на вашей ответственности. Он будет источником финансирования моей избирательной кампании.

Оба засмеялись, Хусайн тоже улыбнулся, запирая двери, будто радуясь, что хоть кому-то весело. Он с поклоном вручил им ключи, а они пожелали ему спокойной ночи.

Йезад пришел в согласие с миром, почувствовал себя совершенно спокойным – чего с ним давно не бывало. Странно, что на него так подействовали старые фотографии, сначала вызвавшие бурю эмоций. Что-то наподобие лекарства в пузырьке, которое полагается взболтать перед приемом.

На станции он позволил приливу потной плоти внести себя в вагон. Уцепившись за поручень над головой, он все думал о «Джехангир-паласе» и о Хьюз-роуд. Как дороги сейчас воспоминания о доме детства! Он редко вспоминал о нем – к тому времени, как семья съехала оттуда, дом пришел в упадок, крысы превратили подвал в лабиринт ходов и нор, так что семья радовалась, что выбралась из него. Но, оказывается, дом не отпустил его.

Йезад представлял себе капуровские фотографии дома, улицы, узорного ограждения. Капур нравился ему больше, чем когда бы то ни было, он еще лучше понял его – это уж точно. Участие в выборах пойдет на пользу им обоим.

Витая в облаках оптимизма, он чуть не прозевал свою остановку. В последнюю секунду выпрыгнул и зашагал, насвистывая, к дому.

Роксана бросилась к нему из кухни, прижимая палец к губам: у папы был ужасный день, он, видимо, не спал прошлой ночью, и весь день прошел в полубреду.

Стоя у дверей, они услышали Наримана:

– Люси, любовь моя, мой милый кларнетик, дай я сыграю нежную мелодию на тебе…

Роксана подняла брови и прикрыла рот ладонью. Детей надо увести из комнаты, чтобы не слышали… Как странно, руки у папы в покое, а мозг возбужден. Мурад может оставаться на балконе, а Джехангиру придется перенести учебники с обеденного стола в маленькую комнату.

– Здесь больше места, – воспротивился Джехангир, который напряженно вслушивался в прерывистую речь деда, стараясь разобраться в этой словесной головоломке.

– Делай, что я говорю, – шепотом потребовала мать. – Стол нужен для обеда.

Она выставила сына в соседнюю комнату и закрыла дверь. Джехангир надулся – не дали ему разобраться в дедушкиных секретах.

– Приди ко мне и будь моей любимой, – ясно выговорил Нариман, – все радости любви докажут нам…

– Папа, ты будешь обедать? – спросила Роксана, расставляя тарелки.

Он застонал. Йезад посоветовал не трогать Наримана, раз ему сегодня не по себе, пускай лучше отдыхает, и не стоит ему загружать себе желудок.

Она кивнула.

– Кстати, Иездаа, надо завести часы.

Мурад с балкона услышал ее слова. С нарочитым безразличием прошел мимо родителей, юркнул в кухню, подставил табуретку, забрался на нее и открыл стеклянную дверцу. Пошарив под маятником, нашел блестящий хромированный ключ и вставил в часы.

Йезад шел по коридорчику в сортир и услышал скрип пружины.

– Ты что это делаешь?

– Часы остановились, – ответил Мурад.

Йезад молча снял сына с табуретки и потащил его в маленькую комнату к Роксане.

– Я его убью, – негромко сказал Йезад. – Прямо сейчас, на твоих глазах. Возьму и убью.

– Успокойся, Иездаа, – всполошилась Роксана, – объясни мне, что он сделал?

– Заводил часы.

Роксана попятилась – от взбучки за такое преступление Мурада трудно уберечь.

– Подожди, давай спросим, почему он это сделал, если прекрасно знает, что нельзя. Скажи нам, Мурад.

Мурад вызывающе молчал. Джехангир следил за этой сценой, съежившись за столиком в углу.

Роксана предприняла еще одну попытку:

– Ты же знаешь, как дороги папе эти часы. Зачем ты трогаешь их? Я прошу, скажи мне!

Мурад заколебался:

– Хотел помочь папе. Он приходит с работы усталый.

– Ловко придумано, – буркнул Йезад, – но номер не пройдет. Мог сотню дел сделать, чтобы помочь мне, так нет, ему надо выбрать именно то, что запрещено!

Ради спасения сына от кары Роксана притворилась, будто верит его объяснению: