Делегат грядущего

Сычов спал бестревожно. Колесников ворочался и бредил. Среди ночи, словно его вдруг толкнули в бок, он очнулся и, приподняв голову, ткнулся головой о камень. От боли и испуга окончательно проснулся и с трудом сообразил, где он. Вспомнил о компасе и уже не мог оторваться от мыслей о нем. Он чувствовал себя виноватым, ему было горько и неприятно. Он ежился от холода, ворочался с боку на бок и пытался снова заснуть. Все тело мучительно ныло, болела голова, дыхание прерывалось. Колесников понял, что больше ему не заснуть, но не догадывался, что причина бессонницы — разреженный воздух высот.

Ползком на коленях и на руках Колесников выбрался из пещеры, и яркий лунный свет ударил ему в лицо. Он невольно залюбовался великолепием такой никогда не виданной ночи. Снежные пики, склоны и седловины сверкали призрачной зеленоватой белизной. Словно огромные застывшие чудовища, чернели ближние скалы. Направо внизу сверкало похожее на чешую гигантской змеи тело залитого луной ледника, по которому они поднялись сюда. Прямо под пещерой, как бездонный колодец, зиял провал вставшего на дыбы фирника.

Колесников, словно лунатик, не мог оторвать глаз от него. Он думал. Очень долго думал и глядел то вниз, то правее, где, казалось ему, фирн изгибался более полого, где, быть может, найдется путь вниз. Мысль о буссоли не покидала его. Он изучал фирник не как альпинист, не как географ, а как-то по-своему — по-крестьянски.

Лунный свет сокращал расстояние, сглаживая шероховатости, смягчая углы и острые грани. Колесников думал, рассчитывал, соображал. О самом себе он забыл. Вчера весь день он думал о своей жене, которая там, в родном колхозе, и не догадывается, каким страхам подвергается ее муж. Сейчас жена ни разу не вспомнилась.

Наконец он решился. Вернулся в пещеру. Надел полушубок и натянул теплые, но все еще мокрые сапоги. Взялся было за винтовку, но, подумав, отставил ее в угол пещеры и вместо нее взял ледоруб Сычова. Сунул было в карманы банку консервов, но передумал и тихонько вложил ее в раскрытый рюкзак Сычова. Затем раскрыл пикетажную книжку Сычова и, вытащив ее на лунный свет, нацарапал карандашом: «Уважаемый товарищ Сычов. Если что, то лихом не поминайте. Винтовку прошу доставить на заставу и сдать начальнику под расписку. Я сейчас…» Положил пикетажную книжку на место, поглядел на мирно спавшего Сычова и выскользнул из пещеры на залитый лунным светом карниз.

Сычов проснулся с рассветом и сразу с удивлением обнаружил отсутствие Колесникова. Вскочил, огляделся. Увидев винтовку, решил, что Колесников по нужде на минуту вылез из пещеры. Потянулся и снова лег, лицом кверху, с открытыми глазами. Он порядком промерз и разрешил себе эту минуту лени.

Колесников, однако, не возвращался. Сычов сел и крикнул:

— Колесников! А товарищ Колесников!

Эхо, исказив слова, издали повторило их. Никто не откликнулся. Сычов прислушался и, уже встревоженный, во всю силу голоса прокричал:

— Эй!.. Куда вы девались, товарищ Ко-олеснико-ов?..

Горы вернули отзвук эха, и восстановилась прежняя тишина.

— Что за черт?! — вполголоса воскликнул Сычов и, торопливо надев ботинки, уже явно волнуясь, выбрался из пещеры.

Солнце, еще не видимое, бросало из-за дальних пиков золотистые пучки лучей, снег играл алым пламенем, и вокруг стояла бездонная тишина.

Сычов снова начал во весь голос выкрикивать фамилию пограничника, и снова никто не отвечал ему.

Подождав немного, Сычов пробрался в пещеру, осмотрел вещи. Все было в порядке, и винтовка стояла, аккуратно прислоненная к стене.

«Если б домой ушел, винтовку бы не оставил. Сорвался он, что ли, на самом деле?» Взял винтовку, выбрался на карниз, наслал затвор и выстрелил в небо. Оглушительное эхо рассыпалось по горам, перекатываясь, замирая и возникая снова.

И тишина восстановилась опять.

Сычов дал второй выстрел, переждал эхо и снова прислушался Ему почудился далекий, слабый крик.

Выстрелил в третий раз и стал смотреть вниз с карниза… На крутом чистом фирне не было ни единого пятнышка.

И вдруг сзади, из-за угла карниза, раздался сердитый голос Колесникова:

— Товарищ ученый, пошто патроны зря тратите? Мне же в них отчитываться!

Сычов обернулся и растерялся: по карнизу полз Колесников. Все лицо его было в крови. Окровавленный рукав рубахи обматывал голову. Полушубок был изодран, и какие-то тряпки болтались, скрепляя остатки сапог. Колесников был бледен, заметно было, что он смертельно устал, но, торжественно помахав ледорубом, он попробовал улыбнуться.

— Я сейчас, товарищ Сычов, погодите малость!

Сычов все еще не мог оправиться от изумления и ничего не понимал до тех пор, пока Колесников не подобрался к нему вплотную. Вытащив из кармана какой-то предмет, обернутый в тряпку, Колесников развернул тряпку и бережно положил на камень сорвавшийся накануне компас.

— Вот он, пес его задави, чтоб ему, гаду, ни дна ни покрышки! Я уж думал, гроб ему, и мне вместе с ним… Возьмите!

Тут он сразу сел и, положив локоть на камень, обессиленный, поник головой на руку.

— Вы сумасшедший, — только и нашелся что промолвить Сычов. — Ведь вы же могли погибнуть!