Делегат грядущего

Озода сидела одна в своей комнате. Черная сетка закрывала ее лицо. Пальцы быстро работали спицами, и моток темной шерсти подергивался у ног. Озода встретила комиссию молча и не оторвалась от вязанья. Никто не мог видеть выражения ее лица. Ни звуком не ответила она на сдержанные объяснения Лола-хон и просьбу пропустить комиссию в кооператив. Но когда долговязый тракторист нетерпеливо шагнул к внутренней двери, она указала рукой на маленький, висящий на двери замок и произнесла бесстрастно и тихо:

— Ключ у Шафи.

Тракторист подступил к двери и жилистой своей рукой повернул замок. Он хрястнул и упал на пол. Тракторист усмехнулся:

— Сам виноват твой Шафи. Не должен был отлучаться сегодня.

Озода кошкой прыгнула к двери и с неожиданными воплями накинулась на тракториста. Он опешил и отступил.

— Тише ты, оглашенная, что орешь? — язвительно произнесла Лола-хон. — Ничего в твоем кооперативе не тронут.

Озода, загородив собой дверь, продолжала пронзительно визжать о насилии и грабеже. Тракторист хотел было силой оттащить ее в сторону, но Абдуллоджон не позволил. Странный, сладковатый запах потянулся из приоткрытой двери. Все замялись и медлили в нерешительности. Из темной глубины кооператива послышался хриплый, надсадистый кашель.

— Кто это там у тебя? — подступил к Озоде тракторист. — А ну, довольно бабьего визга, пусти, — рванул Озоду за руку и сунулся в темноту.

Внезапно притихшая Озода отбежала в другой угол комнаты и уже издали, казалось, безучастно наблюдала за всем дальнейшим. А дальнейшее было непонятно и неожиданно для комиссии. Едва тракторист открыл ставни окна, все увидели в углу двух незнакомцев. Один был гол до пояса, в грязных штанах, он ничком лежал на подушке, припав щекой к глинобитному полу. Тюбетейка валялась отдельно, донышком кверху. Большой рубец шрама пересекал его бритый затылок. Другой, в брюках и в пиджаке на голое тело, сидел, привалившись спиною к стене и уронив голову на колени. Между его колен блестел большой медный чилим. Отвратительный сладковатый аромат опиума насыщал душный и спертый воздух. Сомнений в том, что делали здесь эти люди, быть не могло.

Тракторист наклонился над сидящим у стены человеком и толкнул его ладонью под лоб. Голова вяло запрокинулась. Тракторист, испуганно отступив, вскрикнул:

— Товарищи! Это Османов!

Османов открыл тупые, бессмысленные глаза и, издав неопределенный хрипловатый смешок, снова уронил голову на колени.

— Какой Османов? — решилась спросить Лола-хон, тормоша второго опииста. — А этого ты тоже знаешь? Сын свиньи, накурился до полусмерти!

Но едва тракторист, запинаясь от волнения, заговорил, с улицы, наскучив ожиданьем, в кооператив ввалились новые люди. Человека со шрамом на затылке никто не знал. Кооператив шумел, как растревоженный улей. О керосине все забыли и думать. Но когда долговязый тракторист в другом углу помещения постучал в железные бочки, он услышал их звонкий отгул и с ругательством заявил, что керосина в них нет.

— Давай сюда эту женщину! Допросим, где собака ее брат! — И сам кинулся в соседнюю комнату.

Озоды здесь не оказалось. Никто не заметил, когда она вышла и куда делась.

— Товарищи, — торопливо крикнула Лола-хон, — ты, Абдуллоджон!.. Беги скорей, седлай лошадь. Надо съездить в Румдару за товарищем Хурамом.

Полупроснувшись от духоты, Азиз долго лежал на спине, лениво раскинув руки. Постелью ему служила кошма, разостланная на полу, и она сейчас была влажной от пота. Истома еще нежила мысли Азиза, и он не открывал глаз. Он долго старался нащупать очертания ускользнувшего сновидения, но оно не возвращалось к нему. Томительно потянулся, обнял воздух руками, открыл глаза и приподнялся на локте. За открытою дверью глинобитного дома дрожали листья огромного тутовника. Всегда, просыпаясь, Азиз видел его длинную тень, сломанную порогом. Сейчас тени не было вовсе, и это удивило Азиза. Он сел, провел по худым щекам ладонями, протер глаза, сообразил, что раз тени нет — значит полдень, и сразу все вспомнил.

Тогда он опять повалился на спину и, заложив ладони под голову, начал спокойно думать. Конечно, теперь все ясно: он женится на Озоде. Она переедет к нему — сюда.

Азиз внимательно оглядел облупленную штукатурку и задымленный потолок. «Надо будет побелить стены и купить большую кровать… Как у русских — кровать, чтоб по-культурному жить, не лежать на полу»… Ему пришла мысль о больших расходах, но он был в лирическом настроении и отбросил ее, вскользь решив: для такого большого дела можно будет взять в долг… А пойдет ли Озода в загс?.. «Конечно, пойдет, ай, все будет как я хочу!»

Азиз потянулся на кошме. Почему Озода так скоро велела ему уйти от себя?.. А, да… они слышали далекий шум входящих в кишлак тракторов, и она сказала ему — от любви, конечно, сказала: «Пойди сделай свои дела, а днем приходи опять…» Он и сам хотел сразу встать и уйти — ведь тракторы входили в кишлак, — но вместо этого обнял ее опять и забыл решительно все. И прошел, наверно, еще час или два, прежде чем он заставил себя встать и уйти.