Делегат грядущего

Было уже позднее утро, на улице могли попасться знакомые. Он дошел до дома сельсовета окольными путями, перепрыгивая через дувалы и пробираясь садами. Азиз улыбнулся: ловко это он сумел никому на глаза не попасться. Меньше всего на свете в тот час его занимали дела. Двор сельсовета оказался пуст — тракторы уже вышли оттуда на работу. Значит, товарищи сумели справиться и без него, а у него большой день в его жизни, и не будет беды, если он забудет о работе на этот — на один только — день. Со двора сельсовета ему захотелось вернуться к Озоде тотчас же. Но, подумав, он решил, что все-таки надо ему поспать и как-то неудобно сразу же возвращаться — он придет к ней днем и пробудет у нее до ночи, до самого возвращения Шафи… А завтра придет и скажет Шафи, что берет в жены его сестру.

И пошел к себе домой, на окраину кишлака, и лег спать, и сразу заснул, и вот сколько — до полудня — проспал…

Азиз потянулся на кошме, зевнул и, опять нечаянно вспомнив о тракторах, тотчас же себя оправдал: завтра он снова возьмется по-настоящему за работу, а сегодня… сегодня…

Азиз разом вскочил на ноги и, мурлыча себе под нос комсомольскую песенку, торопливо, в одних кальсонах, прошел к арыку. Тщательно обмылся весь прохладной водой и, вернувшись в дом, оделся. Захватил из ниши пяток огурцов и весело, с легкостью в сердце вышел на улицу, жуя на ходу. Думая только об Озоде, ускоряя шаг, он направился к дому Шафи. Теперь скрываться уже не стоит, да и весь кишлак сейчас в полях на работе.

Около кооператива не было никого, и Азиз торопливо вошел во двор. Открыл дверь, вступил в полутемную комнату:

— Озода!..

Никто не ответил. Азиз озадаченно осмотрел пустую комнату, выглянул снова на двор — может быть, Озода вышла во двор по хозяйству?.. Самоуверенно решив: «Сейчас придет», присел бочком на пороге: «Должна меня ждать…»

Озода, однако, не появлялась, и нетерпение Азиза сменилось досадливым недовольством: не дело мужчины ждать женщину. Она уже почти жена ему, как смела уйти?..

Он рассерженно встал, прошелся по комнате, нервничая и трогая руками одну вещь за другой. Взял из ниши чайник, перевернул его в пальцах, взглянул на марку на донышке, поставил чайник на место. Подошел к внутренней двери в кооператив и удивился, обратив внимание на две сургучные печати, прикрепленные к двери и к косяку — на том месте, где обычно висел замок. Не понимая, что это значит, попытался прочесть шрифт печатей, но ни слова не разобрал. Уже иным взглядом осмотрел комнату и тут только заметил в ней беспорядок: одеяла свалены в кучу в углу, ковер отогнут и измазан уличной глиной.

Недоумевая, вышел во двор, дошел до калитки на улицу и опешил, неожиданно увидев на противоположной стороне улицы наблюдающую за ним Лола-хон. С ней рядом стоял незнакомый ему таджик в городской одежде и с ремнем револьвера через плечо.

Азиз смутился, но тотчас же вышел на улицу и пробормотал как только мог небрежней:

— Что ты стоишь тут, не на работе? Что делаешь?

Лола-хон оглядела его с величавой презрительностью:

— Стою. Время такое пришло. Старым милиционерам снова врагов ловить… Смотрю на тебя давно, как ты по чужим домам ходишь.

Азиз, чувствуя, что щеки его запылали, ответил намеренно грубо:

— Смотри лучше за своим бездельем. Шафи ищу, дело есть.

— Шафи ищешь — с сестрой его спать?.. Ушла твоя мразь. Басмачам помогать!

Сжав кулаки, Азиз вплотную подступил к Лола-хон; таджик, стоявший с ней рядом, небрежно толкнул его в грудь:

— Тише, товарищ… Что тебе надо?

Взбешенный Азиз сунулся было в драку, таджик схватился рукой за кобуру, но Лола-хон остановила его:

— Подожди… Он, наверно, не знает… Как голодная кошка, прошлялся где-то всю ночь… Ты слушай, Азиз, что я скажу…

И в нескольких словах, гневных и сопровождаемых ругательствами, Лола-хон рассказала обо всем, что произошло. Азиз побледнел:

— Ты лжешь, Лола-хон… Ты клевещешь… Не может этого быть.

Лола-хон не ответила ничего, только поджала губы. Азиз нерешительно отвернулся и медленно пошел в сторону, не оглядываясь и не видя перед собой дороги. Лола-хон задумчиво, еле слышно заметила спутнику:

— Хорошим парнем он был, знаешь, товарищ… Наш секретарь сельсовета… А теперь совсем сумасшедший… Знаешь птичку удода? Красивая! А подойдешь к ней — замутит вонючим ядом глаза.

На пути к верхним, маленьким кишлакам дорога сужалась и разветвлялась на две каменистые тропы. Озода сидела под деревом у скрещения троп, потому что не знала, по какой из них спустятся всадники, и боялась их пропустить. Сады Румдары лиловели далеко внизу. Вода горного ручья, схваченная прилепленным к скале деревянным желобом, журчала над головой Озоды, и к ногам ее падали редкие капли. Откинув чачван, Озода механически считала их, не слушая своего голоса: «Як, ду, сэ, чор, пяндж… — одна, две три, четыре, пять…», сбивалась и начинала счет снова. В действительности она считала только медленно текущее время и нервничала, боясь пропустить Шафи: «А вдруг они вздумают возвращаться большой хунукской дорогой?»