Делегат грядущего

— Конечно, знал, товарищ начальник… Ведь я сказал: Османов пришел вечером. Сказал: пусти ночевать, тракторы придут.

— А что им керосин нужен, вы знали?

— Вот честное слово, не знал. Откуда знать?.. Когда получил по накладной керосин, ничего написано не было. Думал — так, товар для дехкан.

— Куда ж вы его девали? Дехканам продали?

— Конечно, дехканам. Вы, товарищ начальник, когда обыск делали… У меня бумажка была… Сельсовет разрешение давал.

— Знаю, она у меня, — нетерпеливо перебил Арефьев. — Так неужели дехканам на лампы и на чистку инструментов сразу полтонны понадобилось?

— Сколько просили, столько давал. Разрешение есть — давал. Всё купили.

— Кто покупал?

Шафи наклонился вперед и, схватившись ладонью за грудь, закашлялся. Кашлял долго и глухо, чтоб оттянуть время ответа. Обтер рот ладонью, снова сомкнул рукава халата. Ответил уклончиво и неуверенно:

— Товарищ начальник, все покупали, кто хотел. Дехкане. Их расписки вы тоже взяли.

— По распискам выходит, — сурово заметил Арефьев, — одни брали по триста, по четыреста граммов, другие — по пять, по восемь пудов. Почему такая огромная разница?

Шафи тщетно прятал глаза от прямого, как нож, взора Арефьева:

— Не знаю… Вот честное слово, видит аллах, не знаю… Кто сколько хотел, столько брал.

— Хорошо. Это я выясню… Зачем, получив повестку явиться сюда, вы сначала ходили к секретарю сельсовета Азизу?

Шафи ерзал на стуле и все больше от страха впадал в расстройство. Воротясь с охоты домой и подвергнувшись обыску, он целую ночь не спал, боясь, что его арестуют, не зная, бежать ли ему — и куда бежать? — или покориться судьбе и ждать будущего. Понадеявшись, что, не найдя при обыске ничего особенного и не арестовав его сразу же, его, быть может, и дальше не тронут, он остался до утра дома. Утром ему принесли повестку, и, окончательно струсив, он побежал к Азизу, рассчитывая, что влюбленный в его сестру комсомолец может в случае нужды оказаться полезным. Он ничего не сказал про повестку Азизу, принявшему его сухо и недружелюбно, но пытался завести длинный разговор о своих советских чувствах и о том, что Озода призналась ему в своей любви к Азизу, и он сам, как старший, заботящийся о ее будущем брат, будет счастлив, если Азиз действительно захочет взять ее в жены… Что, мол, может быть лучше для нее, чем жизнь с таким прекрасным человеком, как комсомолец Азиз, которого все дехкане кишлака уважают и который поведет Озоду по «светлой советской дороге»? Шафи не добился от Азиза никакого ответа. Азиз показался ему мрачным, недовольным и таким расстроенным, словно на его плечи свалилось большое несчастье. Азиз ответил Шафи, что действительно он предложил Озоде выйти за него замуж, но что сейчас у него большие дела и заботы по кишлаку — некогда думать о себе и о женщине, — свое окончательное решение он сообщит Шафи через несколько дней.

Сейчас Шафи не знал, что ответить на вопрос Арефьева, и медлил, чувствуя на себе острый, испытующий взгляд.

— Что же молчите? — спокойно напомнил Арефьев. — Вам не хочется отвечать?

— Товарищ начальник, — возбужденно заторопился Шафи. — Тут другое дело. Тут дело с женщиной…

— А, с женщиной… — неопределенно протянул Арефьев. — В сельсовет насчет женщин ходят, когда жениться хотят. Не жениться ли вы задумали?

Шафи вспыхнул:

— Нет. Я стар, товарищ начальник, бедный человек. Жена в доме — денег много пойдет… У меня тайны нет. Вот, дело совсем другое. У меня сестра. Очень хорошая женщина. Немножко темная еще — паранджу носит. Я говорил: сними паранджу, стыдно, теперь всем женщинам большая дорога. Не хочет, что могу сделать? Азиз тоже хороший человек. Первый человек в кишлаке. Так. Слава аллаху, они любят друг друга. Зачем буду мешать? Хорошо. Вот пошел. Думал, сюда приду, все может быть. Вдруг одна Озода останется? Женщине нужен мужчина…

— Понимаю. Можете дальше не рассказывать… Значит, вы думали, что мы хотим вас арестовать? Почему? Разве вы знаете за собой какое-нибудь преступление?

Шафи смешался.

— Нет, честное слово, товарищ начальник. Вот чистое мое сердце. Так. Бывают дурные люди. Может быть, кто лживое слово сказал на меня!

— По наговорам мы людей не берем, — веско сказал Арефьев и потянулся за телефонной трубкой. — Дайте его сюда… Которого?.. Ну… который молчит… Понимаешь?.. Ну да, этого самого!..

Шафи насторожился, боясь правильно понять смысл телефонного разговора. Он надеялся уже, что допрос сейчас кончится для него полным благополучием, а тут… очень плохо… Дверь неслышно открылась, и, введя в комнату Османова, розоволицый красноармеец козырнул у дверей.

— Разрешите идти, товарищ начальник?

— Можете идти. Позвоню!

Османов был в сапогах, в ватной, измазанной машинными маслами куртке. Арефьев предложил ему сесть с другой стороны стола, проследил взгляд, которые его встретил Шафи, и, всматриваясь в его бледное лицо, произнес:

— Прошла голова, Османов?

Османов злобно метнул глазами и промолчал, а Арефьев усмехнулся: