Дело Фергюсона. Финт

- Я пьян. Мертвецки. Господи, ну и пьян же я! - Он прижал волосатый кулак к одному глазу, а другой глаз скосил на Падилью. - Зачем ты мне наливал, Падилья?

- Вы из тех людей, полковник, которым трудно сказать «нет». Даже невозможно.

- Все равно не наливай.

Фергюсон спустил отяжелевшие ноги на пол, встал на них, как на каучуковые ходули, и, пошатываясь, побрел через комнату к двери в ванную.

- Надо влезть под холодный душ. Прочистить старые мозги. Нельзя, чтобы Холли увидела меня в таком виде.

Он встал под душем как был, одетый, и стоял под струями очень долго, отфыркиваясь и ругаясь: Падилья заботливо следил за ним.

Я оглядел комнату. Это была женская спальня. В старину её назвали бы будуаром - всюду шелк и стеганый атлас. Верх тумбочки делили розовый телефон и розовые часы. Они показывали без пяти десять. Мысль о Салли свела меня судорогой.

Я протянул руку к трубке, и в тот же миг телефон зазвонил, словно мое движение замкнуло контакт. Сняв ее, я сказал:

- Дом Фергюсона.

- Полковника Фергюсона, пожалуйста.

- Очень сожалею, но полковник занят.

- Простите, кто говорит? - Голос был мужской, негромкий, нарочито спокойный и бесцветный.

- Знакомый.

- А полковник здесь?

- Да. Он, собственно, принимает ванну.

- Дайте-ка его на провод, - произнес голос, утрачивая бесцветность. - И пошевеливайтесь, приятель.

Меня тянуло возразить, но я почувствовал, что дело действительно не терпит отлагательств, и подошел к двери в ванную. Падилья помогал полковнику стаскивать набухший от воды твид. Фергюсона бил такой озноб, что пол под моими подошвами вибрировал. Он слепо посмотрел на меня:

Чего вам надо? Падилья, чего ему надо?

- Вас к телефону, полковник. Вы можете взять Трубку?

Падилья помог ему доплестись до кровати.

Фергюсон присел на край и поднес трубку к уху. Он был голым по пояс. Покрывшаяся пупырышками кожа отливала мертвенной бледностью. Грудь покрывали спутанные седеющие волосы. Он слушал, полузакрыв глаза, лицо его вытягивалось, дряблело. Я думал было, что на него снова накатывается пьяное забытье, однако он несколько раз четко произнес «да», а потом сказал:

- Да, обязательно, Можете рассчитывать твердо. Очень жаль, что мы не установили контакта раньше.

Он положил трубку, не сразу попав на рычаг, встал, посмотрел на Падилью и уставился на меня из-под набрякших век.

- Свари мне кофе, а, Падилья?

- Один момент! - и Падилья бодрой рысцой исчез из спальни.

Фергюсон повернулся ко мне:

- Вы из ФБР?

- Отнюдь. Я адвокат. Мое имя Уильям Гуннарсон.

- Трубку вы сняли?

- Да.

- Что вам сказали?

- Звонивший мужчина сказал, что хочет говорить с вами. И срочно.

- А о чем, он не сказал?

- Нет.

- Вы уверены?

- Абсолютно уверен.

Говорил он оскорбительным тоном, но я подыгрывал ему, не зная, насколько он отрезвел и обрел ясность мысли.

- И вы не представитель закона?

- В известном смысле представитель. Но активная его защита в мои обязанности не входит. А в чем дело, полковник?

- Чисто личное, - ответил он резко. - Могу ли я узнать, почему вы находитесь в спальне моей жены?

- Я помог Падилье доставить вас домой из «Предгорий». Вы ничего не соображали.

- А-а! Благодарю вас. А теперь вы не откажете в любезности уехать?

- Когда освободится Тони Падилья. Мы приехали на вашей машине.

- А-а! Еще раз благодарю вас, мистер Гуннарсон.

Он утратил ко мне всякий интерес. Его глаза беспокойно шарили по стенам. Внезапно он душенадрывающе вскрикнул «Холли!», а потом со словами «нашел время нализаться!» прошел к туалетному столику и уставился на свое лицо. Видимо, ему не понравилось то, что он увидел, - под его кулаком зеркало разлетелось вдребезги.

- Прекратить! - рявкнул я своим сержантским голосом.

Он оглянулся и ответил с нежданной кротостью:

- Вы правы. Сейчас не время для детских выходок.

В дверь заглянул Падилья.

- Что тут еще?

- Ничего, - ответил Фергюсон. - Я просто разбил зеркало. Утром я куплю жене другое. Как насчет кофе, Тони?

- Закипает. А вы бы надели что-нибудь сухое, полковник. Еще воспаление легких схватите.

Падилья, видимо, питал к нему теплые чувства. В отличие от меня. Но я все-таки остался. Телефонный звонок и реакция на него Фергюсона меня заинтриговали. После звонка атмосфера стала тяжелой, заряженной электричеством.

Падилья подал кофе в гостиную - огромную комнату с окнами по двум стенам, отделанную тиковыми панелями с легким креном в корабельную романтику. Плеск прибоя внизу и то возникающий, то исчезающий луч маяка поддерживали иллюзию, будто мы расположились в судовой рубке.

Фергюсон выпил по меньшей мере кварту кофе. Чем больше он трезвел, тем напряженнее становился. Закутанный в махровый халат, он походил на гималайского святого на грани мистического озарения.

Наконец он встал и прошел в соседнюю комнату. Когда он зажег там свет, за аркой двери я увидел белый концертный рояль и задрапированную арфу. На рояле стояла фотография в серебряной рамке.

Фергюсон взял ее, несколько секунд пристально рассматривал и прижал к груди. Его словно свела судорога, некрасивое лицо стало почти уродливым. Казалось, он рыдает - беззвучно и без слез.