Дело Корнилова

Борьба эта тем более была трудна, что я не мог и не хотел прибегать к тому излюбленному тогда и справа и слева средству, которое называется демагогией. Стоит перечитать некоторые газеты того времени, чтобы увидеть, как планомерно через специальных корреспондентов, интервью, декларативные телеграммы (появлявшиеся в газетах раньше, чем на столе Министра Председателя) вела Ставка демагогическую кампанию и какой все это находило отзвук у демагогов слева. Наблюдая эти разыгравшиеся страсти, Правительство всячески старалось смягчить общественную атмосферу, поддержать в демократии авторитет Ставки, как высшего военного центра, ввести в рамки ген. Корнилова, чтобы не усилить рознь в армии. За все эти долгие напряженные недели борьбы нельзя найти ни одного случая выступления кого-либо из Правительства против Ставки. Напротив, воспользовавшись приездом 3 августа ген. Корнилова в Петербург, я в заседании Временного Правительства нарочно устроил маленькое чествование генерала, опубликованное затем во всех газетах. На Московском Совещании и перед ним Правительство принимало, как это будет видно из дальнейшего, все меры, чтобы не дать Корнилову «сорвать» самого себя… Борьба Правительства с Корниловым выразилась, так сказать, в пассивной обороне и выражалась в том, что ему и его сторонникам не удавалось сделать ни шагу дальше тех пределов, которые ставились Временным Правительством. И все попытки провести в жизнь свои требования, пользуясь Врем. Правительством, как средством, кончились полной неудачей. Врем. Правительство исполняло волю всего народа, как она выражалась в соглашении тех политических организаций, которые посылали своих представителей в состав Врем. Правительства, и заставить его уклониться от этой общенародной программы и действовать в интересах только части народа можно было, только сбросив его, что не удалось 27 августа и случилось 25 октября.

Председатель. Всегда Корнилов направлял требования о реформе в армии и в тылу Вам или они шли через Савинкова и всегда ли Вы были ознакомлены с ними?

Керенский. Нет, и я должен сказать, что самым критическим в этом отношении временем был момент возможного срыва Московского Совещания накануне его открытия (10–11 августа), когда без моего ведома был вызван Корнилов в Петербург, хотя Корнилов отказался (ввиду тяжелого положения у Риги) ехать сюда. Военное Министерство настаивало, т. е. настаивали Савинков и Филоненко, на его приезде. Когда (около 12 часов ночи в канун приезда Главковерха в Петербург) я узнал об их настаиваниях, я послал Корнилову в путь телеграмму приблизительно такую: Врем. Правительство Вас не вызывало, не настаивало на Вашем приезде и не берет за него никакой на себя ответственности, ввиду стратегической обстановки. Корнилов все-таки приехал, и мне была им предложена [для внесения в тот же день в вечернем заседании Врем. Правительства] записка, якобы выработанная по соглашению между Военным Министром и Главковерхом. Но я ее не видел до того момента, как она была мне показана Верховным Главнокомандующим. Корнилов ее тоже не видел до приезда в Петербург, но думал, что я ее знаю. Вот он сидел на этом маленьком стуле, а я на том кресле и мне как будто удалось доказать ему, что как бы ни относиться к содержанию данной записки, по самой форме невозможно, чтобы от имени Военного Министра исходил документ, содержание коего мне, Военному Министру, неизвестно, и что поэтому до моего подробного ознакомления с ней она не может обсуждаться во Врем. Правительстве.

Корнилов с этим согласился и взял эту записку и уехал. Однако вечером вернулся с совершенно изменившимся настроением и заявил, что вполне присоединяется к Савинкову с Филоненко и доклад уже подписал.

Председатель. Так что, эта записка не от него исходила, а, вероятно, писал ее Савинков?

Керенский. Составлена она, кажется, Филоненко.