Дело марсианцев

– Сейчас я за доктором сбегаю!

Тихон намочил в бочке за порогом старое полотенце и сделал девушке компресс, а потом стал рыться среди развешанных по стене сухих травяных «букетов». Какие из отваров могли бы помочь Манефе, он не ведал, а потому решил смешать все пять трав. Названий их он также не знал. Эх, сюда бы Глафиру, уж она бы подсобила!

– J’ai soif[38]… Пить… – порой слабо высказывалась девушка, и Тихон сломя голову бегал к ней с коновкой, полной дождевой воды, заодно и примочку на лбу подновлял.

Один раз и горшок ночной поднес, уже пустой, конечно – не до церемоний было. Передвигать обессиленную Манефу с полатей и обратно вышло бы куда тяжелее.

В хлопотах за розжигом печи и суете прошло еще четверть часа. Поначалу Тихон опасался, что дым из трубы привлечет внимание хозяев угодья, а потом махнул на них рукою – здоровье Манефы было ему стократ дороже. К тому же туман так и не рассеялся толком, и воздух наружи напоминал плохо сваренный мучной кисель.

Девушка все это время металась на полатях и порой громко костерила своего спасителя, не стесняясь в выражениях – «остолоп» и «кретин» из них были самые мягкие. Между ругательствами и стонами он взывала к Господу, умоляла пощадить ее и забрать поскорее на Небеса, или на худой конец ввергнуть в Ад. Еще, разумеется, жутко кашляла и трубила носом.

И тут, когда вода в жестяном котелке почти закипела, также как и мозги поэта, по лесу разнесся загадочный звук. Сначала он напоминал гудение шмеля, но постепенно набрал силу и превратился в густое жужжание.

– Дьявол по мою душу летит! – скорбно крикнула Манефа и закашлялась.

– Господи, спаси нас, – прошептал Тихон и выглянул в окно.

Окрест так и расстилался густой туман, он почти не пострадал от восхода солнца. Видимо, облака были так густы и низки, что лучи его не имели в лесу никакой силы. Слюдяное стекло едва заметно трепетало от звука неведомого механизма – а что это именно механизм, Тихон благодаря близкому знакомству с Акинфием Маргариновым догадался сразу.

Он стянул нелепую одежду егеря и стал, содрогаясь, облачаться в свою, пусть и влажную. Неведомого врага нужно было встретить в пристойном виде. С поднятой головой и l’arbalète в руке поэт шагнул в туман.

Не успел он осмотреться, как низкий рокот взорвался таким громом, что даже уши заложило. Тихон непроизвольно присел, но все же совладал со страхом и стал обходить избу по кругу, всматриваясь в блеклые, словно выцветшие от сырости деревца на опушке. Но уже через десяток шагов грохот повторился, на этот раз куда ближе и ужаснее!

Тут уж Тихон просто рассвирепел.

– Довольно! – потряс он игрушечным самострелом. – Появись или прекрати греметь!

Словно великий римлянин Курций, поэт готов был пожертвовать собой ради спокойствия Манефы.

Однако ему никто не отозвался. Ничего странного – неведомая могучая сила, от которой в желудке трепетала пустота, а сердце заходилось нервическим стуком, не обратила на вопль графа Балиора внимания, продолжая сотрясать лес гулким дребезгом и взревываниями.

– Ну, погодите у меня, – подбодрил он себя и пошел на источник шума.

На первый взгляд, когда Тихон только вышел за дверь, ему показалось, что звук раздается отовсюду, однако после обхода избушки стало понятно – механический зверь таится в определенном месте. Об опасности заблудиться граф Балиор и не подумал. Сейчас его заботило только одно: как заставить чудище замолкнуть и не пугать бедную девицу ревом. И не угодить самому в его железные лапы, но это по возможности. Любопытство, понятно, также разбирало поэта.

Не скрываясь, но весьма осторожно он стал пробираться между мокрых кустов, то и дело смахивая с лица тяжелые капли. Ноги проваливались в невидимые под толстым слоем палой листвы ямки и спотыкались о коряги. Заодно Тихон складывал в карманы подберезовики, с мыслью о том, как бы ублажить пустой желудок – но это так, мимоходом и не думая о трапезе. До того ли было?

Лес внезапно кончился. Точнее, он превратился в подлесок: несколько лет назад вырубленная тут полоса заполнилась молодой порослью – крошечными елками, пихтами и березками. Видимость, однако, почти не улучшилась, туман все так же густо клубился над сырой землею. А вот низкий рев как будто слегка усилился, в друг снова породил оглушительный, громоподобный рык!

Тихон вздрогнул и отступил за ближайшее дерево, поскольку заметил впереди, саженях в тридцати, смутную тень исполинских размеров. Вылитый Тифон – чудище со змеиными головами, изрыгающими пламя!

Пожалуй, это движение спасло ему жизнь. В следующий миг уши у него заложило от чудовищного грохота, а сзади и спереди, щелкая по деревьям и сбивая остатки листвы, застучали быстрые комья земли и камни. Окажись Тихон на пути этого смертоносного потока, его ранило бы не в одном месте.

Резко завоняло чем-то отвратительным, так что вдобавок к слуховой беде на поэта обрушилась и обонятельная. Он сдержал тошноту и скрючился за деревом, позабыв обо всем на свете, лишь бы очухаться после такого натиска на все его чувства.