Дело марсианцев

«Что у меня за каша в голове и сердце? – горько подумал он и расправил на Глафире одеяло, заметно более поношенное, чем доставшееся Манефе. – Среди ночи меня спасать кинулась, надо же! Ни татей, ни волков не убоялась, ни грозы». Он как будто заново увидел девушку и оценил ее неброскую прелесть, и в голове непрошено зароились чужие и собственные любовные вирши.

– Что же вы костры-то не запалили, как договаривались?

– Кабы не гроза… Неужто я смогла бы забыть, Тиша? Дождь как хлынул проливной, все наши деревяшки потушил… А ты-то как? У тебя правда ничего не болит? – сонно спросила Глафира. – Хозяева нас не прогонят? Что они подумают, ох… Две девицы на одного барина. Стыд-то какой…

– Не тревожься, предоставь это мне.

Тихон вдруг наклонился к ней и поцеловал в лоб, сам от себя такого поступка не ожидал. Девушка уже спала, не заметила нежданной ласки.

«Только бы нам с нею болезнь не подхватить, – озаботился тот. – Вот уж смеху-то было бы! Не изба, а дом призрения».

В силах его было только молить Господа, чтобы жестокая хвороба не перекинулась на них с Глафирой. И еще несколько вещей целиком находились в ведении Всевышнего – поступки татей, у которых нагло умыкнули барышню Дидимову, намерения владельца угодий князя Струйского, планы механического чудища… Спокойствие стариков Маргариновых и Марфы, наконец! Тревожить дворовую девушку также было досадно – извелась поди от волнения за хозяина. Однако все это были предметы, неподвластные желаниям Тихона, вот и пришлось ему силою выбросить их из головы и заняться более полезными делами.

И единственным достойным занятием для него была ловля дичи на замену привезенному Глафирой провианту. Поэт вновь смазал наконечник крошечной стрелы ядом и взвел l’arbalète, хотя и понимал, как нелепо смотрится с таким детским оружием. Против громоздких и малоподвижных людей оно еще годится, но поразить таким способом верткую добычу? Мечты! Однако попытаться стоило.

Он съел еще один блин для поднятия духа и вышел на воздух, оставив бешмет у печи, зато прихватив подзорную трубу. Как высматривать в лесу дичь, Тихон представлял с трудом, может хоть с оптическим устройством повезет ее разглядеть – поэт повесил его на шею, благо имелся кожаный ремешок. Да, без славного Барбоски придется весьма туго…

Погода к полудню нисколько не улучшилась. Туман-то почти развеялся, но солнце из-за туч и не думало показываться, и лес был наполнен все той же тяжкой сыростью, вот только ветер немного оживился. По всем признакам, быть сегодня новой грозе, слишком уж промозгло и хмуро было в природе.

Тихон поежился и зашагал в сторону разбитого воздухолета. Направление он помнил весьма смутно, но благодаря тому, что туман ослаб, увидал летательную машину весьма скоро. Она представляла собой печальное зрелище. Две из четырех лопастей не выдержали столкновения с ветвями и обломились у основания, ведь были они весьма легкими и тонкими. Переднее колесо также пострадало от удара о землю и сковырнулось напрочь. И еще несколько перекладин, изготовленных из бамбука, выпали из пазов и болтались на кожаных ремешках – ни одна, впрочем, не треснула.

Вокруг воздухолета валялись срубленные винтом еловые и прочие ветки… «Эх, будто бы на похоронную процессию угодил», – печально подумалось Тихону. И все же, видимо, Акинфиев аппарат пострадал не катастрофически. И круг с педалями, и рычаги уцелели. Даже деревянный короб с шестернями казался целым, если только внутренности его не растряслись при ударе, а ведь он во всей конструкции главный.

Пожалуй, если грамотно отчленить лопасти от главной оси машины и снять колеса, по отдельности все составные части можно было бы перенести в сени. Сырость, очевидно, оказывала сейчас на воздухолет разрушительное действие – особенно на его деревянные детали. Если только Акинфий не пропитал их обильно салом, ну да ведь ливень вполне мог его смыть. И ведь телегу никак не подгонишь, сплошные заросли вокруг!

– Олух я, олух, – сокрушенно пробормотал поэт. – Такой велелепный аппарат погубил. Что мне теперь Маргаринов скажет?

Он подобрал собственный свалявшийся от влаги la chancelière, похожий на мочалку. От одной только мысли, чтобы нахлобучить парик на голову, по спине поползли мурашки. Но все же это была модная вещь, поэтому Тихон выжал волосы и затолкал в карман кюлотов. Попробовал он найти также и часы с треуголкою, но они, наверное, зацепились за ветки и остались болтаться в кронах деревьев. А может, хорек в нору утащил, или сорока прибрала.

Недалече застучала клювом жолна. «Убить ее, что ли?» – задумался охотник. Эх, был бы тут пес Барбос, да ружье с дробью! Уж тогда бы глухарь или тетерка, или хотя бы рябчик не скрылись бы от Тихона под палой листвою или в скоплении ветвей. Он повертел в руке самострел и пожал плечами. Ладно, даже пса не надобно, походил бы да высмотрел птаху самостоятельно.