«Дело» Нарбута-Колченогого

Воронский одолел Нарбута с помощью Горького. Он раздобыл документ, подписанный Нарбутом в деникинской тюрьме, кажется, в Ростове. Спасая жизнь, Нарбут отрёкся от большевизма и вспомнил про своё дворянство. Но Воронский победил бы Нарбута и без всякого документа – он действительно принадлежал к победителям, а Нарбут торчал «сбоку припёка» – таких терпели только в годы гражданской войны. Ирония судьбы в том, что всех ожидала одинаковая участь.

После падения Нарбут растерялся, потому что успел войти в роль партийного монаха, строителя советской литературы. Вскоре он пришёл в себя, переехал из развалюхи, которая пошла на слом, в чистую комнату, нашёл заработок в научном издательстве, где сидел редактором Георгий Шенгели, и зачастил в гости к нам и к Багрицкому, куда его иногда брала с собой жена.

Мне кажется, что Нарбут пошёл в акмеисты по той же причине, что потом в партию: гайдамаки любят ходить скопом, сохраняя вечную верность толпе, с которой делили судьбу. Кроме краткого периода сидения в сановниках, Нарбут всегда мечтал воскресить акмеизм – в обновленном, конечно, виде…»

Но и для Воронского вражда с Нарбутом благополучно не завершилась, о чём говорит история, произошедшая с публикацией романа Олеши. Весной 1927 года Юрий Карлович, которого Катаев вывел в своём «Алмазном моём венце» под прозвищем ключика, написал свой роман «Зависть», на первую читку которого приехал главный редактор журнала «Красная новь» Александр Воронский. Катаев об этом писал:

«В Мыльниковом переулке ключик впервые читал свою новую книгу „Зависть“. Ожидался главный редактор одного из лучших толстых журналов. Собралось несколько друзей. Ключик не скрывал своего волнения. Он ужасно боялся провала и всё время импровизировал разные варианты этого провала. Я никогда не видел его таким взволнованным. Даже вечное чувство юмора оставило его. ‹…›

Преодолев страх, он раскрыл свою рукопись и произнёс первую фразу своей повести:

«Он поёт по утрам в клозете».

Хорошенькое начало!

Против всяких ожиданий именно эта криминальная фраза привела редактора в восторг. Он даже взвизгнул от удовольствия. А всё дальнейшее пошло уже как по маслу. Почуяв успех, ключик читал с подъёмом, уверенно, в наиболее удачных местах пуская в ход свой патетический польский акцент с некоторой победоносной шепелявостью. ‹…›

Главный редактор был в таком восторге, что вцепился в рукопись и ни за что не хотел её отдать, хотя ключик и умолял оставить её хотя бы на два дня, чтобы кое где пошлифовать стиль. Редактор был неумолим и при свете утренней зари ‹…› умчался на своей машине, прижимая к груди драгоценную рукопись.

Когда же повесть появилась в печати, то ключик, как говорится, лёг спать простым смертным, а проснулся знаменитостью…»

В этой прекрасной истории нельзя не отметить одну маленькую неточность. Судя по тому, что в июле и августе 1927 года, когда роман Юрия Олеши «Зависть» увидел свет в «Красной нови», быть к этому причастным Александр Воронский не мог по той причине, что его там в качестве главного редактора уже не было. Потому что 30 мая в результате написания Нарбутом заявления на него он был отстранён Оргбюро ЦК от этой должности главного редактора, утвердив вместо него коллективное руководство журнала, куда, кроме самого Александра Воронского, были включены Владимир Васильевский, Владимир Фриче и Фёдор Раскольников.

Не желая работать в таком окружении, как написала в предисловии к «Зависти» Ирина Озёрная («Эксмо», 2013), Воронский почти сразу же написал заявление в Оргбюро ЦК с просьбой вывести его из состава редакции, аргументируя свою просьбу таким образом: «Раскольников – напостовец ‹…›; с литературными взглядами тов. Фриче, выраженными им в последних фельетонах в „Правде“, я совершенно не согласен. Тов. Васильевский к художественному слову отношения не имеет».

И, не дожидаясь окончательного решения своей участи, Воронский почти сразу же отошёл от дел. Потому Олеше, публиковавшему «Зависть» в «Красной нови», неожиданно пришлось иметь дело с гораздо менее понимавшим его редактором, чем Воронский. В архиве писателя сохранилось оборванное на полуслове, не датированное, но явно относящееся к июню 1927-го года, начало его письма Раскольникову:

«Многоуважаемый Фёдор Фёдорович!

Я сделал кое-какие исправления. Но снова взываю к Вам: примите всё-таки первую редакцию вещи – с тем концом, который был у меня (со сценой на футболе). Я готов защищаться как угодно, готов…»

На этом месте письмо, говорящее о том, что при Воронском-редакторе у «Зависти», скорее всего, был бы другой финал, обрывается. Но Олеше всё-таки пришлось смириться с требованиями нового руководства журнала, и двумя частями – «Записки» и «Заговор чувств» – в седьмом и восьмом номерах «Красной нови» 1927 года «Зависть» увидела свет.

И это стало настоящей сенсацией.