В реальности же Нарбут поэзию никогда не оставлял, так как в 1925-м году он собрал свой новый сборник стихов под названием «Казнённый Серафим». Это были новые стихи, но сборник, подготовленный к печати, к сожалению, издан не был. Сын поэта Роман Владимирович Нарбут, объясняя причину этого, считал, что собранная им книга долгое время «пролежала у Воронского» без дела и пущенной в работу так и не была.
В 1926 году Нарбут написал критическую статью «Летописец гражданской войны. Д.А. Фурманов», которая показывала внутреннюю борьбу самого автора в категориях лирика – эпос. В статье он дал ключевые, можно сказать – итоговые формулы собственного понимании эпоса. Он пишет: «Эпос и есть то главное, что составляет сердцевину всех литературных вещей Дм. Фурманова. И стоит Фурманову ступить чуть в сторону, отойти от эпического, попытаться стать «художником», как он начинает безнадёжно спотыкаться…» Из этого видно, что литературная критика Нарбута богата и разнообразна. Его статьи петербуржского периода эмоциональней более поздних, но в то же время во многих рецензиях поздней поры критик выражает своё отношение к литературным и политическим вопросам наряду с общей оценкой работы.
Но Нарбут интересен ещё и как издатель, поскольку практически всю жизнь он занимался руководством издательских процессов, выпуская в свет множество книг, газет и журналов. В книге «Максим Горький и советская печать», которая вышла в 1964 году в серии «Архив Горького», целый раздел отведён переписке Горького и Нарбута. Опубликованное в этом разделе письмо Нарбута Горькому от 7 августа 1925 года и ответ Горького из Сорренто от 17 августа 1925 года в полной мере раскрывают масштаб личности Нарбута-издателя, наглядно иллюстрируя эпистолярную формулу Серафимовича о нём как о «собирателе литературы земли Союзной», а также воспоминания работника отдела печати ЦК ВКП(б) А. Аршаруни о Нарбуте как о руководителе «принципиальном и сведущем в делах не только поэзии, но и литературы вообще».
(Публикация эпистолярной подборки в серии «Архив Горького» ценна также данной в преамбуле ссылкой на статью Нарбута «Читатель хочет романтизма», опубликованную в № 10 «Журналиста» за 1925 год. По сути, это отсылка к целому пласту мало изученной нарбутовской публицистики, разрабатывавшей насущные вопросы развития литературного процесса (на протяжении 1920-1930-х годов статьи Нарбута регулярно выходили на страницах «Журналиста» – журнала теории и практики печати, органа Центрального и Московского бюро секции работников печати).
В начале 1930-х годов он возвращается к поэтическому творчеству, публикуя стихи в «Новом мире» и «Красной нови», связанные с так называемой научной поэзией. Нарбут намеревался собрать их в сборнике «Спираль», но сборник не был издан.
Идейные споры о новом понимании искусства и возникающие в результате этого писательские конфронтации против собственной воли втягивают Нарбута в круг окололитературных интриг и баталий. Поглощённый партийной и литературно-организаторской деятельностью, он неожиданно попадает в течение сложного и неоднозначного социально-политического процесса, что приводит его к падению с высоты административной системы: неожиданно появляются свидетельства о том, что в деникинской контрразведке Нарбут письменно отрёкся от своей большевистской деятельности.
Инициатором этого «разоблачения» Нарбута предположительно является его идейный оппонент Александр Константинович Воронский.
3 октября 1928 года в «Красной газете» появилось такое сообщение: «Ввиду того, что Нарбут В. И. скрыл от партии, как в 1919 г., когда он был освобождён из ростовской тюрьмы и вступил в организацию, так и после, когда дело его разбиралось в ЦКК, свои показания деникинской контрразведке, опорочивающие партию и недостойные члена партии, – исключить его из рядов ВКП(б)».
Несомненную роль в его исключении сыграл фельетон о нём в эмигрантской печати Георгия Иванова, вошедший в его книгу «Петербургские зимы» (1928), написанный с обычной для Георгия Иванова остротой, но и с многочисленными неточностями и передержками (например, явно пришедшееся большевикам по вкусу, изображение Нарбута 1910-х годов как богатейшего помещика, разоряющего мужиков и сыплющего деньгами).
Судьба поэзии Нарбута как будто бы коренится в мучительной (или скорее – в мученической, как писал об этом в своей работе «Путь Владимира Нарбута» Роман Кожухаров) «великой несогласуемости» многих её начал. Тонкий лирик, чьё творчество последовательно шло в русле поэтического авангарда по пути усложнения стиля, Нарбут поддерживал ВАПП и ратовал с высоты занимаемых партийных, издательских и общественных должностей «за простоту», за литературу, доступную пониманию пролетарских и крестьянских масс. Эта «несогласуемость» несла скрытую угрозу самому существованию поэта и его «терпеливой» Музы.