«Дело» Нарбута-Колченогого

Однако иную трактовку отказа от поэтической деятельности обнародовал в 1924 году литературный критик и бессменный редактор журнала «Новая Россия» Исайя Григорьевич Лежнёв, написавший: «И трижды прав Вл. Нарбут, несомненно один из интереснейших поэтов нашего времени, что, посвятив себя политической работе, он отсёк художественную, – и стихов сейчас не пишет “принципиально”. Работа его в Ц.К.Р.К.П. совершенно отчётлива, ясна, прямолинейна, рациональна до конца. Поэтическое же творчество по самой природе своей иррационально, и “совместительство” было бы вредно для обоих призваний. Здесь у Нарбута – не только честность с самим собой, которой в наше время не хватает многим и многим; здесь ещё и здоровый эстетический инстинкт художника, которого лишены наши бесталанные соискатели этого блистательного звания».

Если нельзя с уверенностью сказать, был ли Асеев знаком со стихотворением Нарбута, поскольку и «Совесть» и «Гастев» написаны в один и тот же год, то Михаил Зенкевич ещё в одном поэтическом посвящении Нарбуту, написанном в 1940 году, уже после трагической гибели Владимира Ивановича, строит своё стихотворение целиком как парафраз его стихотворения «Совесть», а точнее сказать – его первого четверостишия, переосмысляя упоминание киновари (красной краски, которой в древнерусских рукописных книгах писалась заглавная буква абзаца):

«Жизнь моя, как летопись, загублена,
Киноварь не вьётся по письму.
Ну скажи: не знаешь, почему
Мне рука вторая не отрублена?..»

– …Эх, Володя, что твоя рука!

До руки ли, до солёной влаги ли,
Если жизнь прошёл ты от Цека
По этапам топким до концлагеря!

Как сполохами, сияет здание

Надписью Ц. К. В. К. П. (б-ов).
Губы сжали, как петля, рыдания…
Где ж твой пропуск? Или не готов?

Этих букв сверкающая светопись

Будоражит мировую тьму…
Жизнь твоя загублена, как летопись,
Киноварью вьётся по письму.

Стол… Окно… Но где Китайгородская,

Белокаменная где стена?
Видишь: ледяная ширь Охотская
Заполняет глубину окна…

В зале заседанья так накурено,

И без оселедца, неживой –
Восковой папировкой Мичурина
В дыме виснет голый череп твой.

Там встречался ты с поэтом-тёзкою,

Приносил стихи он в Пресс-бюро,
При тебе подчас с усмешкой жёсткою,
Чтоб исправить, брался за перо.

Вновь весна! Надежда, как проталина…

Он не раз в присутствии твоём
Говорил, чтоб как-нибудь у Сталина
Для него устроили приём.

И дворец из стали нержавеющей

В честь его под площадью возник,
А тебе открылся мрачно веющий
Вечной мерзлотой земли рудник.

Два поэта, над стихами мучаясь,

Отливали кровью буквы строк,
И трагической, но разной участью
Наградил их беспощадный рок!

Ты мечтал, цингою обескровленный,

Что с любимою в полночный час
На звезде заранее условленной
Встретишься лучистой лаской глаз.

На мороз ты шёл, как бы оправиться,

Ноги вспухшие чуть волоча,
Чтоб в глаза звездой могли уставиться
Два ответных ласковых луча.

Всей душою в лучезарной мгле топись!

Позабудь про скорбь, скорбут и тьму!
Жизнь твоя загублена, как летопись,
Кровь твоя стекает по письму!

Ведь и смерть, как жизнь, лишь дело случая,

И досками хлюпкими дрожа,
Затянула в трюм тебя скрипучая,
Ссыльная рудничная баржа.

Но свиданье, что тебе обещано,

Не разъять бушующей воде:
Два влюблённых взгляда вечно скрещены
На далёкой золотой звезде!..