Дело о бюловском звере

— В смешное же я попал положеньице, — оправдывался он. — В смешное, однако. Простите, а как же вас изволите звать-величать?.. Вы ведь, наверное, очень уж в претензии на меня за то, что временно присвоил вашего питомца?

— Бюлов, — сорвалось с уст Иноземцева. — Аристарх Германович. Вовсе не в претензии, напротив, благодарю, что приглядели.

— Хм, знакомая фамилия, — директор свел брови и энергично потер переносицу. — И лицо мне ваше тоже кажется знакомым-с, почтеннейший Аристарх Германович. Каков же ваш род деятельности? Не каждый день встретишь человека, который держит у себя гиену.

— Я — фокусник, — коротко ответствовал Иноземцев, внутренне поражаясь тому, какие неожиданные в его голове рождаются ответы.

— А-а, — протянул Эрнест Антонович, — тогда все понятно. Где изволите давать представления?

— Пока нигде. Только прибыл-с. Из Парижа.

Директор удивленно приподнял брови и вдруг засуетился.

— Что ж мы теперь в академии наук скажем? А полиции? А журналистам? А публике? Но красавицу вашу я тотчас же верну. Вот глядите, и связку ключей с собой взял, — Эрнест Антонович вынул из кармана пальто ключи и принялся искать тот, что был от клетки с гиеной.

— Где же это? Запропастился… Хм… Это от клетки с львицей, это ягуар у нас… это пума…

Тут Иноземцев выкинул совершенно невообразимую штуку.

— Вот же он, — проговорил ординатор с победоносной улыбкой на устах. — В вашем цилиндре.

И стянув с головы директора цилиндр, вынул оттуда ключ, что нашел сегодня у себя в комнате и все это время держал в кармане.

Удивленный господин Рост остолбенел, глядючи на Ивана Несторовича.

— И вправду фокусник. Поразительно! Что ж, мне ничего не остается, как вверить вашего питомца вам в руки. Удивительное животное — ручное, ласковое, впервые встречаю такую гиену… Пройдемте внутрь павильона, дверь — там, с другой стороны.

Иноземцеву пришлось ступить в вольер, что он и сделал, продолжая находиться в каком-то затуманенном состоянии, будто это был не он вовсе, а тот, другой, который операции проводил, статьи писал и удивлял волшебной универсальностью своего ума. А может, все происходящее — сон? Сейчас Варя постучит в дверь, и дрессировщик Иноземцев проснется. Но Варя в дверь не постучала. Иноземцев присел рядом с гиеной. А та вдруг ласково принялась лизать руки, мокрый шершавый язык прошелся по пальцам и ладоням. А потом лапами уперлась в грудь и стала тереться мордой о плечо, совсем как домашняя кошка.

— Поразительно! Поразительно! Тут даже и спорить не о чем — она вас явно признала. И без моего профессионального чутья сие видно, — бормотал за спиной директор. — Были бы здесь газетчики, умерли б от радости — такое диво!

Ординатор сам надел поводок и вывел гиену. И в сопровождении директора, ветеринара Сергея Алексеевича, державшего наготове шприц со снотворным, двинулся между клетками и вольерами к выходу. Посетителей собралось уже столько, что было не протолкнуться. Но толпа раздавалась в сторону, пропуская странного молодого человека, взъерошенного, без пальто, ведшего на поводке настоящего рыжего беса. Директор семенил быстрыми шажками рядом, в красках живописал, какие бы могли они чудесные заключить ангажементы, какие головокружительные представления устроить на радость публике. Иноземцев натянуто улыбался, обещал подумать. А гиена гордо ступала впереди всей честной компании, обнажив красную пасть, высунув язык и лениво озираясь вокруг, словно даже над толпой посмеиваясь, — такое уж у нее было удивительное выражение морды. И по мере того как она поворачивала ушастую маленькую голову, толпа синхронно отступала — живая волна направо с охами-вздохами, волна налево.

За воротами Иноземцеву тотчас подкатили извозчика с открытым экипажем — тот за двойную плату согласился принять зубасто-хвостатого пассажира. И под магниевое шипение фотографических вспышек газетчиков, которым наконец удалось поймать дрессировщика с его зверушкой в кадр, ординатор покатил к Митавскому переулку. А куда еще было девать гиену?

Все еще пребывая во власти какой-то странной прострации, Иноземцев глядел пред собой, одной рукой держась за дверцу экипажа, другой крепко вцепившись в ошейник гиены. И казалось, будто он действительно укротитель ныне, фокусник, волшебник.

Но тут доктор словно вернулся с небес на землю.

Медленно повернул голову и посмотрел на гиену, но уже другими глазами — глазами разума, пробужденного от хмеля, сна, гипноза, наваждения, безумия. Посмотрел и едва сдержал крик. Обнажив острые клыки и кроваво-красные десны, роняя слюну на бархатную скамеечку экипажа, на него смотрело рыжее чудище. Смотрело и зловеще улыбалось, как лучшее творение компрачикосов. И это вовсе не сон.

На мгновение Иноземцеву показалось, что сейчас зверь заговорит голосом Аристарха Германовича. Скажет: зачем же ты, гнусный докторишка, меня гипнозом истязал, погубил, на муки вечные обрек, быть ведь мне теперь зверем до скончания времен.