Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Записка выскользнула из рук. Он посмотрел вокруг невидящим взглядом. Из глубины памяти перед ним всплыла их последняя встреча – неожиданная для обоих. Об этой встрече он старался забыть, но она ждала своего часа – и вот всплыла. Через два года после того, как М. перестала отвечать на его письма, он встретил ее в Баден – Бадене, возле Магистрата, она оформляла какие – то необходимые документы для провоза гроба с телом Александра Пассека в Россию.

Она была в трауре, молчалива и сосредоточенна. Он боялся, что она поднимет вуаль, боялся увидеть ее почерневшее, измененное страданием лицо. Она не подняла вуали. Сказала только: «Вам здесь не место, Иван Сергеевич». И отошла.

Он поднял записку с пола и медленно положил ее на стол. Его мысли блуждали. Было еще рано, за окном серели сумерки, но он чувствовал себя разбитым и больным.

Разделся и лег, решив, что завтра прямо с утра поедет в Баден. Скорее в Баден, в райский уголок, в теплое домашнее гнездо. Туда, где хотя бы на время можно забыть о жизненных бурях и грядущей смерти. Когда – то М. была для него целительницей и ворожеей, спасала от хандры и страха, теперь Баден представлялся ему островком спасения. Мысль об отъезде его успокоила – и он мгновенно уснул.

Симонетта Веспуччи

Он не знал, что впереди у него не осталось времени. Надеялся, что вывернется, что болезнь как – нибудь однажды возьмет – и исчезнет. Правда, он уже пережил возраст своих родителей, те умерли рано, отец в сорок лет от мочекаменной болезни, маменька в шестьдесят три, скорей всего, от дурного своего нрава и характера. Но нынче и медицина посильнее, да и он еще довольно крепок – совсем недавно пропадал по целым дням на охоте со своей Дианкой, в ведро и ненастье скитался по нехоженым лугам, увязал в болотах. К тому же, он давно живет в благословенной Франции, это тоже плюс, климат помягче, люди поприветливей, не сравнить с хмурой, равнодушной к человеку родиной.

Болезнь однако томила, особенно по ночам, боль в груди не давала пошевелиться, перевернуться на бок – приходилось колоть морфий.

Эту ночь он провел, слава богу, без морфия, но не спал. В полудреме представлялась ему Италия времен Ринашименто, божественный Боттичелли, женская обнаженная фигура – Венера, рождающаяся из морской пены, и она же в виде Флоры, чуть юнее и беззаботнее лицом, в цветах и травах, разбрасывающая розы на своем пути. Какая – то мысль уплывала, не давала себя схватить. Он стряхнул дрему, открыл глаза. Тени на потолке сложились в виде латинской буквы S. Он тотчас вспомил имя – Симонетта, Симонетта Веспуччи. Красавица, провозглашенная на рыцарском турнире, проводимом братом Лоренцо Великолепного, Джулиано, la bella di Firenze, прекрасная блондинка, прибывшая к флорентинскому двору из провинциальной Лигурии, где, по слухам, родилась в местечке с символическом названием Портовенере. Замужняя дама, юная, живая, наверное, писала стихи. Сразу обратила на себя внимание – даже строгий, девственно неприступный Боттичелли не устоял, все его женские модели имели лицо Симонетты, все были белокуры, юны, тонки и изящны. Что до Джулиано Медичи, младшего брата правителя, поэта и беззаботного философа, то тот просто потерял голову… Преследовал ее, чужую жену, своею любовью, победив на турнире, во всеуслышанье – посвятил свою победу ей, Симонетте. Скорей всего, за это и поплатился, когда в 25 лет был убит в церкви Санта – Мария– дель – Фьоре заговорщиком, с говорящей фамилией Пацци[20].

Тени на потолке лежали густо, до утра было далеко. Он попробовал повернуться, застонал и остался лежать на спине, в этом положении боль можно было терпеть. Кто – то много лет назад говорил ему о Симонетте, кто – то из Италии, показывал копии боттичеллиевской Флоры, то ли это был русский, то ли… Малоросс – он вспомнил, – это был малоросс, родом из Закарпатья, даже не малоросс, а русин, странный , небольшого роста человечек в зеленой венгерке, с кожаным чемоданчиком в руке. Приезжал сюда, на улицу Дуэ 50, проездом из Италии в Россию, в середине 1870 – х…

Он лежал, боясь пошевелиться, и старался припомнить тогдашний разговор. Сидели в гостиной на огромном зеленом диване, раньше над ним висела картина Теодора Руссо, пришлось ее продать, как и все любимые картины, чтобы помочь дочери Полинетте, когда муженек ее разорился и она убежала с детьми в Швейцарию. Это было его любимое место, его холостяцкий приют, где все было по его вкусу и размеру. Мадам Виардо редко здесь появлялась, хотя порой он был бы рад с ее помощью избавиться от докучного посетителя. А посещали его чуть не каждый день – ищущие правды российские разночинцы, студенты, художники, медички… Многие просили о помощи – денежной или словесной, и он как мог помогал, бывали и иностранцы – слава его уже гремела в мире.