Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Дама наклонилась и поцеловала морщинистую нарумяненную щеку. Старушка на сей раз осталась сидеть в своем кресле, по – видимому, совсем обессилев. Она осенила красавицу крестным знамением: «Молюсь, Наташа, за всех вас. Молись и ты». Позвонила в колокольчик и отдала приказание молодому камердинеру, явившемуся в вышитых красных сапогах: «Иван, проводи барыню к карете, да укутай хорошенько – вон какая метель!».

И правда, на дворе снежный ветер хлестал в лицо и сбивал с ног. Кучер, в веселом приподнятом настроении, отворачивая от барыни довольное красное лицо, взобрался на козлы. Последнее, что увидела молодая дама, заботливо укутанная мехом, из окна своей кареты, было обледенелое тело черной вороны, отброшенное прочь с дороги носком вышитого красного сапога.

После ухода гостьи старушка, неподвижно сидевшая в своем кресле, стала задремывать. Сквозь наступающий сон ее сознание уколола мысль о возможных последствиях свадьбы, случившейся вчера. Подумалось: быть сей свадьбе кровавой. Но следом пронеслась встречная утешная мысль: «Господь милостив, не даст мне стать свидетельницей сего – я уйду раньше».

И она погрузилась в сон.

* * *

P.S. Наталья Кирилловна Загряжская (урожд. графиня Разумовская), которой Наталья Николаевна Пушкина приходилась внучатой племянницей, умерла 19 марта 1837 года, полугода не дожив до своего девяностолетия и пережив на полтора месяца дуэль и смерть Пушкина.

Безумный Тургель [6]

Коляска остановилась прямо напротив массивных дверей. В свете газовых фонарей и освещенных окон легко читалась вывеска на фронтоне великолепного здания – «Гранд Отель Европа». Приехали. Подбежавший гостничный слуга открыл дверцу и помог приезжему господину сойти на землю. Тот, в хлипком заграничном пальто на могучих плечах, двигался так медленно и осторожно, словно боялся ступать на переливающийся в огнях фонарей снег. Из дверей гостиницы выбежал хозяин, видно, застигнутый известием о прибытии гостя в разгар застолья, – в одной рубашке, красный, с бутылкой шампанского в руках.

– Эрнест, бокалы! Длиннолицый тонкий лакей, несший сзади поднос с бокалами, подставил их под струю шампанского. Хозяин чокнулся с гостем.

– С приездом, Иван Сергеич! С приездом, дорогой! Тот пригубил шампанское, поставил бокал обратно на поднос и заговорил мягким высоким голосом, по – южнорусски широко выговаривая гласные:

– Я, Алексей Федорович, в плохой кондиции, в дороге приболел – подагра проклятая.

Он остановился и, словно показывая, сделал осторожное движение ногой. На лице появилась гримаса боли. – Вот изволите видеть, – инвалид. – В голосе звучали простодушное удивление и насмешка над собой. – Сегодняшний вечер отдыхаю. Увольте меня от гостей и велите принести мне в номер чаю горячего и грелку.

И он, прихрамывая, поддерживаемый с двух сторон хозяином и длиннолицым лакеем, пригнувшись, ибо отличался богатырским сложением, вошел в гостиничную дверь. Сзади слуга нес чемодан, неподъемно большой и такого же необъяснимо заморского вида, как и его владелец.

Номер был на втором этаже, роскошный, для особых гостей. Слуга оставил чемодан в передней, получил положенные чаевые и удалился, а приезжий прямиком проследовал к пышной двуспальной кровати, разместившейся в центре просторного, угловой конфигурации номера, с двумя огромными окнами посредине и слева, завешанными плотными бежевыми портьерами. Освободившись от обуви, скинув пальто, сюртук и оставшись в рубашке и зеленой шерстяной «венгерке», собственноручно связанной его баденской хозяйкой, фрау Анштедт, он несколько минут лежал не открывая глаз, отдыхая. Женская рука, представлялось ему, гладит его лоб, нежный тихий голос шепчет по – немецки слова любви… О дорогая! Mein libeling! – ему нестерпимо захотелось начать писать ей письмо, описать – в шутливых выражениях – весь ужас, холод и неудобства пути, приключившуюся болезнь, свое без нее одиночество… Но письменные принадлежности лежали в чемодане, добраться до них сейчас он был не в силах. Нужно потерпеть, он еще успеет – вечер долог. Долог как все вечера в этой зимней стране, в этом снежном городе. О, долина Тиргартена, душа рвется к тебе! К твоему покою, уютной размеренной лени, к той, кто одушевляет тебя, превращая один из твоих неприметных уголков в теплое человечье гнездо, полное детских голосов, смеха и музыки. О, долина Тиргартена!