Дело о нервном соучастнике. Дело перепуганной машинистки. История куклы-непоседы

— Прошу вызвать свидетельницу Мэй Молдис Иордан.

Мэй Иордан, спокойная, серьезная, медленно и сосредоточенно прошла к свидетельскому месту, как будто исполняя ту обязанность, о которой она уже давно думала с предельным неудовольствием и даже с отвращением. Она принесла присягу, сообщила свое имя и адрес и села в кресло.

Голос прокурора стал сладким как мед.

— Вы знакомы с обвиняемым Джоном Джефферсоном? — спросил он.

— Да, сэр.

— Когда и как вы с ним познакомились?

— Вы имеете в виду, когда я впервые его увидела?

— Нет, когда вы впервые вошли с ним в контакт.

— До того как мы встретились, мы некоторое время переписывались.

— Когда вы впервые его увидели?

— Когда он приехал в этот город. Я встречала его на вокзале.

— Какого числа?

— Семнадцатого мая.

— Этого года?

— Да, сэр.

— Вы сказали, что до этого переписывались с ним? — Да. ‘

— Как началась эта переписка?

— Она началась как пустяк… развлечение.

— В каком смысле?

— Я увлекаюсь фотографией и как-то, листая фотожурнал, наткнулась на предложение любителя из Южной Африки обменяться цветными снимками. Меня заинтересовало это объявление, и я написала по указанному адресу. Этим любителем был…

— Одну минуту, — перебил ее Мейсон. — Ваша честь, я возражаю против того, чтобы свидетельница делала свое заключение, так как она не может знать, кто давал объявление в газету, прошу прощения — в журнал. Это можно доказать только по регистрационной книге.

— Мы это докажем, — бодрым голосом заверил Бюргер, — но в данный момент, мисс Иордан, мы можем опустить эту подробность. Что было дальше?

— Я стала переписываться с обвиняемым.

Повернувшись к Мейсону, Бюргер язвительно сказал:

— Конечно, я понимаю, что защита может возразить против данного вопроса, как несущественного, но мне хочется обрисовать общее положение вещей.

Мейсон улыбнулся.

— Я всегда недоверчиво отношусь к тем, кто старается обрисовать общее положение вещей, прибегая к второстепенным доказательствам. Почему не пустить в ход сами письма?

— Я хочу только показать общий характер переписки, — огрызнулся прокурор.

— Выражаю протест, — заявил Мейсон. — Это всего лишь косвенное доказательство, основанное к тому же на субъективном суждении свидетельницы.

— Протест принят, — сказал судья Хартли.

— Вы получали письма из Южной Африки? — спросил прокурор, и впервые в его голосе послышалось раздражение.

— Да.

— Как были подписаны эти письма?

— Ну… по-разному.

— То есть как это? — поразился Бюргер. — Я думал…

— Что думал окружной прокурор не имеет значения, — вмешался Перри Мейсон. — Излагайте факты.

— Как были подписаны эти письма? — повторил вопрос Бюргер.

— Некоторые из них, главным образом первые, были подписаны полным именем обвиняемого.

— Где сейчас эти письма?

— Их больше нет.

— Как это?

— Я их уничтожила.

— Изложите содержание этих писем, — уверенно произнес прокурор. — Ваша честь, показав, что прямых доказательств больше не существует, я намереваюсь ввести в дело косвенные.

— Возражений нет, — сказал судья.

— Ваша честь, — заговорил Мейсон. — Я хотел бы задать свидетельнице несколько вопросов по поводу содержания писем и того, когда и почему они были уничтожены. В зависимости от полученных ответов я решу, заявлять мне протест или нет.

— Сначала сформулируйте свои возражения, а потом можете задавать вопросы, — решил судья.

— Я возражаю на том основании, ваша честь, что введение содержания данных писем в качестве косвенного доказательства не было должным образом обосновано обвинением и, кроме того, как теперь выяснилось, некоторые из этих писем даже не имели на себе имени подзащитного. В связи с этими возражениями я хотел бы задать свидетельнице несколько вопросов.

— Задавайте, — ехидно усмехнулся Гамильтон Бюргер.

Мейсон спросил:

— Вы сказали, что эти письма были подписаны по-разному. Что именно вы имели в виду?

— Ну… — Она заколебалась.

— Отвечайте.

— Некоторые письма были подписаны разными… глупыми именами.

— Например? — настаивал Мейсон.

— Например, Длинноногий Папа.

По залу прокатился веселый смешок, который стих сразу, как только судья нахмурил брови.

— А другие?

— В том же духе. Понимаете, мы обменивались не только фотографиями, но и забавными картинками.

— Что вы называете забавными картинками?

— Я фотолюбитель, обвиняемый — тоже… Сначала нас связывало только общее увлечение, но постепенно наша переписка приобрела личный характер. Я… Он попросил меня прислать ему мое фото, а я… шутки ради…

— Что же вы сделали?

— Я взяла фотографию чопорной дамы не первой молодости, но с лицом, интересным выражением недюжинной воли, скомпоновала ее с моим собственным снимком в купальном костюме, увеличила и послала ему. Я подумала, что, если он просто затеял небольшую почтовую интрижку, это его остановит.

— Было ли это простой шуткой или вы хотели обмануть его? — спросил Мейсон.

Она покраснела.

— Первая фотография должна была его обмануть. Она была сделана настолько удачно, что, как мне показалось, он ни за что не догадается, что это комбинированный снимок.

— Вы попросили его прислать в обмен его фото? — Да.

— Вы получили его?

— Да.

— Что это было?