Дело о плачущем призраке. Дело о беспокойном графе (СИ)

-- Извини, -- раздался изумленный голос друга, и крепкая рука сперва осторожно похлопала по плечу, а затем водрузила на замерзшую голову шапку.

-- Это ты извини, -- пытаясь успокоиться, выдавил Евгений. – Не знаю, что я вдруг на тебя набросился? В конце концов, ты не обязан любить Толстого.

-- Потому что ты огорчился, а больше наброситься было не на кого,-- сочувственно ответил Коцебу. – Но все-таки давай объяснимся. Ты что, думаешь, я не люблю Толстого и не огорчен его смертью? Человек, чьи книги подарили мне столько счастья... нет, не то... настолько расширили мои представления о людях... опять не то... дали мне возможность, помимо собственной жизни, прожить еще несколько почти столь же настоящих. Вот, это ближе всего к истине. Как я могу не испытывать благодарности к писателю, который сделал для меня так много?

-- Но почему ты вечно над ним подсмеиваешься?

-- Да тоже, пожалуй, от огорчения. Неповторимый гений, умеющий создавать миры, вместо этого формулирует наивную мораль или пашет, заменяя рядового крестьянина. Мне больно при мысли о ненаписанных им великих романах.

Евгению стало стыдно.

-- Это я во всем виноват! – горячо известил он.

-- Не вылечил Льва Николаевича горячим восторженным словом? – хмыкнул Коцебу. – Увы, от старости лекарства нет.

-- Ты приехал к нам с Катей в гости, -- не слушая, продолжил Красилов. – И тут, как нарочно, известие об уходе Льва Николаевича из Ясной Поляны и о его болезни. Да, я места себе не находил, но я обязан был исполнить долг гостеприимства, а не тащить тебя в Астапово, где наверняка ждали неприятности. И неприятности случились – убили женщину.

Он ткнул рукой туда, где только что стоял автомобиль, не без удивления обнаружив, что того и след простыл, и догадаться, что совсем недавно здесь совершилось преступление, было совершенно невозможно.

Александр, махнув рукой, рассмеялся.

-- Восхищаюсь филологами! У них столь парадоксальная логика... я бы так не смог. Мы, адвокаты, мыслим примитивно. Прежде всего, я был в Москве по делу, а встреча с тобой и Катей – приятное дополнение. Так что вы не обязаны были со мной носиться. Далее, именно я, увидев твое состояние, предложил поехать в Астапово. Поверь, не будь у меня самого подобного желания, я бы этого не сделал. Кстати, жена у тебя – ангел. Не каждая отпустила бы мужа без слова упрека.

Евгений, женившийся совсем недавно и обожавший свою Катю, невольно расплылся в улыбке.

-- И, наконец, главное, -- продолжил собеседник. -- Ты, надеюсь, не считаешь, что Саломею Гольдберг убили специально, дабы окончательно испортить тебе настроение? Она погибла бы в любом случае. Но благодаря моему присутствию в Астапове есть шанс, что последствия несчастья будут минимальны. Если, конечно, я сумею-таки заняться расследованием, а не буду до вечера утешать страдающего друга.

Усовестившись, Красилов кивнул.

-- Не надо утешать, со мною все в порядке. Только о каких последствиях речь? Нет, я понимаю: семье хочется, чтобы убийцу обнаружили побыстрее, и ты с твоим умом и опытом для них незаменим...

-- Для семьи как раз заменим, -- возразил Коцебу. – При таких деньгах им несложно нанять лучших сыщиков. Я о другом. Харламов не зря боялся, что мы продадим историю газетчикам. Они уже извлекли из близких Льва Николаевича все, что можно, и не знают, чем дальше развлекать читателей. Уж прости за цинизм, но удачно, что смерть Льва Николаевича произошла именно в данный момент. Продлись агония еще сутки (поверь, больше ему было не протянуть), кто-нибудь от скуки мог обратить внимание на Саломею и даже выяснить, что ее убили. Однако как раз сейчас внимание отвлечено. Газеты в любом случае устроят вокруг Толстого вакханалию. А теперь представь: одновременно с его смертью в двух шагах кто-то убивает известную богемную красавицу. Ни один бульварный роман не сравнится с тем, что напридумывают журналисты. Лев Николаевич, мечтавший тихо уйти от суеты, подобного некролога не заслужил.

Евгений задумался.

-- Но Харламов графа не уважает, но почему-то тоже призывает к скрытности.

-- В данном случае наши с ним интересы совпадают. Мы оба это понимаем и, несмотря на разногласия, готовы сотрудничать. Цель правительства -- чтобы смерть Толстого вызвала как можно меньше шума. Если начнутся беспорядки, их тут же подавят силой – не зря во всех окрестных деревнях наготове вооруженные посты. Я не хочу кровопролития – но и Харламову оно невыгодно. А есть те, которые ищут повода для провокации. Ситуация в шатком равновесии, что угодно может его нарушить. А Саломея Гольдберг, увы, – еврейка.

-- Еврейский вопрос, -- запоздало сообразил Красилов. – Всегда удивляюсь, когда придают значение национальности. Еврей, русский, папуас – разве в этом дело? Совсем недавно какой-то старик убеждал: в болезни Толстого виноваты врачи-жиды, не подпускающие к одру священников.

-- Да, я слышал эту версию, -- кивнул Коцебу. – А сейчас в России любые проблемы с евреями совершенно некстати. Решается вопрос отмены закона о черте постоянной еврейской оседлости – или хотя бы его смягчения.