Наблюдатель обнаруживает, что «что-то не так». Он проводит различение между видимым повседневным миром и скрытой за ним реальностью Х. Он фиксирует связи наблюдаемого событийного порядка как маскирующие и скрывающие подлинные связи порядка Х. Последняя операция — он сводит видимое к невидимому, наблюдаемое к подразумеваемому. Дивергенция — это удержание в зоне внимания одновременно двух систем фреймов, одна из которых оказывается поверхностной и маскировочной, тогда как другая — подлинной и требующей сокрытия. И здесь становится принципиальным различие между фигурой Наблюдателя и фигурой Зрителя.
Выше мы заимствовали из теории социальных событий схему, позволяющую описать связь наблюдаемого события, события наблюдения и события описания.
Наблюдаемое событие отличается от события повествования о нем, как фабула театрального произведения от его сюжета. Тем не менее повествование предполагает воспринимающего, оно интенционально и обращено к потенциальному зрителю (в отличие от происходящего, которое может прекрасно происходить и без наблюдателей). Теперь событие восприятия описанного оказывается рядоположным событию наблюдения происходящего, но принципиально отличным от него.
Принципиальное отличие Зрителя от Наблюдателя состоит в том, что наблюдатель сам «вырезает» наблюдаемые события сообразно системе фреймов своего языка и выстраивает событийные связи между ними (хотя мы помним гофмановский тезис об изоморфизме), тогда как зритель идентифицирует уже сфабрикованные специально для него события и связи. Зритель — не наблюдатель второго порядка (т. е. не наблюдатель наблюдателя). Он — квазинаблюдатель, субъект, воспринимающий нечто уже интенциональным образом обращенное к нему.
Сновидец — зритель или наблюдатель своего сновидения? Для Джеймса и Шюца — наблюдатель. Сновидение мыслится ими как транспонированная реальность, но тем не менее реальность sui generis. Для Гофмана — зритель. Поскольку в гофмановской модели мышления сон — это уже определенным образом сфабрикованная (а не транспонированная) действительность, у него есть сюжет, композиция и интрига.
Весь ужас описанного выше эффекта дивергенции, расщепления миров как результата «работы подозрения» состоит в том, что субъект, полагавший себя наблюдателем реальности, осознает, что он — зритель; что даже повторяющиеся эпизоды городской рутины оказываются сценами из чьего-то спектакля, элементами сюжета, а не фабулы. Подозревающий субъект не может отвернуться от этих сцен как от неподлинных, он должен научиться видеть
Этот ход радикально переопределяет всю проблематику восприятия реальности. Теперь восприятие — как и наблюдение — должно мыслиться в качестве события, но события особого рода. Философская бездна простирается между событиями наблюдения и восприятия, между фигурой Наблюдателя и фигурой Зрителя.
Вместо заключения: «Дело Стоуна»
Могут ли одни и те же события одновременно принадлежать разным событийным порядкам?
Ответ — нет, если мы следуем логике фрейм-анализа. События могут транспонироваться, перекодироваться, перемещаться из одной системы фреймов в другую. Но тогда это уже другие события. Если для придания правдоподобия казни в спектакле на сцене театра действительно казнят человека (как было в римском театре эпохи Тита Ливия), то это все равно фрейм спектакля, а не казни, говорит Гофман.
Ответ — да, если мы следуем логике акторно-сетевой теории. Одни и те же события в человеческом теле, говорит Аннмари Мол, являются и действиями, например, эндокринной системы, и событиями внутри организма в целом и, при определенных обстоятельствах, фактами медицинской практики. Потому что действует принцип инклюзии, «вложения» (inclusion), о котором нас предупреждал Дж. Ло: одни событийные порядки могут «вкладываться» в другие, ни теряя своей автономии, ни образуя шюцевских суверенных анклавов.
К сожалению, здесь мы не сможем проследить эту развилку дальше — туда, где заканчивается социология повседневности и начинается теория событий. Не имея возможности исследовать все расходящиеся из этой точки теоретические направления, попробуем обозначить лишь некоторые из них.