Дело о сорока разбойниках

С тех пор ни один ташкентец не был против хлорной извести и, пока не кончилась эпидемия, а длилась она после смерти ишана всего три дня, Иван Несторович исполнял обязанности главного могильщика, носясь по городу с тележкой, груженной известью. Говорили, что в тот день, вернувшись из амбулатории, Абдулкасымхан провел тайный ритуал, чтобы обратить всю болезнь города на себя. И, как оказалось впоследствии, ему это удалось.

Глава VII. Генератор случайных изобретений

Всю чиллю Иноземцев провел в старогородской части Ташкента, лишь изредка возвращаясь в «Ташкентские номера», где брошенный на спинку кровати мундир военного врача говорил о том, что постоялец еще не съехал. Батыршин давно уже обещал выхлопотать ему и квартиру, и место в госпитале, но руководство все тянуло и тянуло время. Верно, уж слишком хорошо справлялся доктор с сартами, уж слишком охотно они к нему шли лечиться, уж очень радушно принимали в своих домах. Никому ведь невдомек было, каким отчаянным поступком Иноземцев завладел сердцами туземцев, свидетелем того был только сторож, и уж, слава богу, он не рассказал о кителе, брошенном в пыль, и о заявлении принять магометанскую веру.

А господа чиновники все высматривали, все ждали, чем дело закончится.

Уж, наверное, кончилось бы оно плачевно, ибо силы Ивана Несторовича были не беспредельны, сам он не осознавал совершенно, что вечное бдение то у постелей последних выздоравливающих холерных, то за микроскопом, то скитание под палящим солнцем в сорокаградусную жару в полдень с медицинским чемоданчиком в лучшем случае может обернуться истощением, а в худшем – ударом.

И не осталась незамеченной для тонкой душевной организации доктора его работа могильщиком. Столько похорон – за три безумных дня, десятки, а может, и целая сотня, он сбивался со счету уже к полудню! Такое быстро не забудется. Чуть закрывал глаза, так и вставали безмолвные тени перед взором, медленно бредущие, с покойником на плечах, а в ушах стоял шепот: «Энцо! Энцо! Ванечка, Ванечка…» Руки горели от постоянной работы лопатой, ныла спина, мутило от солнцепека, болел затылок, нет-нет да старая рана вновь начинала кровоточить. Но усидеть на месте он все равно не мог, вот и шел опять в старогородскую часть, тем более что человек тридцать набиралось, которых навестить надо было.

Кроме того, доктор собирал у местных табибов рецепты и разносортные тинктуры, загоревшись желанием доказать, сколько древняя медицина Востока хранит неразгаданных тайн, могущих принести человечеству пользу. Он собирался каждый рецепт расчленить на химические соединения и выявить их глубинную суть и свойства. Порой Иноземцев мечтал вернуться в Петербург, лет через двадцать, с большим материалом для докторской диссертации. Ведь он так и не получил никакой ученой степени, а лишь только начинал множество работ. Мечтал защитить ее именно что в столице, на радость отцу, получить приват-доцента, а потом и профессора, и юным студентам с кафедры рассказывать, как богат Туркестан лекарственным материалом, что растет здесь все под ногами и не нужно строить анилинокрасочных заводов, а лучше заняться переработкой трав. А потом, может, принял бы дело отца и зажил бы счастливо в Выборге, продолжая снабжать финнов лекарствами.

Доктор Шифрон не уставал читать нотации Иноземцеву.

– Здесь зачем амбулаторию построили? – говорил он возмущенно. – Чтобы сарты сами, ежели есть надобность, являлись, получая лечение ам-бу-ла-тор-но. Эпидемия уже спала, скоро кабинеты опустеют. А вы все ходите! Чего ходите? В такое-то пекло. Сарты-то тоже по своим глинобитным домам попрятались и носа не кажут.

– Самое лучшее время для прогулок, – оправдывался Иван Несторович. – На улицах никого нет. Тишина.

– Я спрашиваю себя, человек ли вы или же механизм, обтянутый кожей? Возвращаетесь – на вас лица нет, едва дышите, и все равно что заведенный. Надеть на вас чалму и халат – будете один в один туземец, уже таким черным стали, от сарта не отличить. Пожалейте нас с Александром Львовичем, ходить под солнцем, как вы, не можем, а ведь подумают, что мы лентяи какие. Право дело, на вашем фоне лентяями выглядим. Возьмите наконец передышку.

Иноземцев не слушал его, хоть и шутливых, увещеваний, так бы и помер где-нибудь в пыли по дороге к очередному пациенту. Часто случалось, что от изнеможения присаживался на какой-нибудь камень, чтобы передохнуть, и валился на бок без сознания, от удара приходил в себя и уж только тогда спешил обратно в амбулаторию.