Дело о сорока разбойниках

Худо-бедно целый час Иноземцев пытался, то и дело ковыряя свою тетрадь, рассказывать сартам про холеру, потом не заметил, как сошел на русский, потом с обычного языка на научный, а следом и вовсе принялся сам с собой разговаривать, даже сам с собой спорить. Все это время сарты с удивлением его слушали, без единого звука, дружно следя глазами, как тот из угла в угол ходит. И когда он уже собирался уйти, туземец, что в микроскоп глядел, покачал головой и с важностью изрек:

– Жуда кичкина, жуда қўрқинчли[21].

А ночью потом работать было легче. Гнал Иван Несторович страхи, думы тяжелые высокими ожиданиями. Представлял, как наконец туземцы образумятся, быть может, заинтересует их микроскоп, захотят другие штаммы и грибки поглядеть, а там, глядишь, и профессорами микробиологии станут.

Шестую ночь выдержал, а седьмая последней оказалась.

Обработав четыре холмика, собрал инструменты, пустые мешки и торопливо направился к дороге, где тележку оставлял с хлором, и видит – две тени подхватили докторову поклажу, по мешку на себя взвалили и уже готовы были бежать.

Иван Несторович точно по голове тяжелый удар ощутил, до того перепугался, даже помыслить не успел, что это не Энцо, не Ульяна, а обыкновенные ночные бродяги, на которых ему было суждено наткнуться, в конце концов. Видно, позарились на пузатые тюки, совершенно не подозревая, что в них не добро какое-нибудь, а хлорная известь.

Доктор бросился вдогонку, повалил одного в пыль, другой успел убежать. С первым завязалась нешуточная драка, воришка никак не хотел выпускать из цепких рук мешка, был силен и изворотлив. А через маску-респиратор Иноземцев не смог до него докричаться, хотя грозился изо всех сил. Наконец вспомнил про «смит-энд-вессон» и, как очумелый, стал палить в воздух. Взведет курок и дулом в воздух, взведет и целится вверх. Оборванец бросился наутек. Иноземцев – тоже: швырнул отнятый у негодяя мешок на тележку и понесся в противоположную сторону к амбулатории. О дальнейшей работе на сегодняшнюю ночь можно было забыть – шум выстрелов поднимет на ноги весь город. Успели бы Шифрон с Ленковым воротиться назад.

Те как раз утаптывали вокруг одной из могил землю, когда со стороны главного базара послышались оглушительные выстрелы, поняли тотчас, что у Ивана Несторовича неприятности, и поспешили к нему на помощь. Застали едва ли не у крыльца больницы.

Иноземцев в двух словах поведал, что стряслось. Невзирая на то, что до рассвета было еще далеко, вся больница уже начинала просыпаться, в окно выглядывали любопытные, заспанные лица сартов. Но имелось еще часа три, можно было успеть замести все следы. Мешки, тележки, лопаты спрятать в сарае, одежду тоже. Костер разжигать нельзя, больные взволнуются – отчего это русским ночами не спится.

Следом решено было уехать в европейскую часть, а к утру, как ни в чем не бывало, вернуться и открыть приемный покой.

– Я останусь, – сказал Иноземцев.

– Не стоит, Иван Несторович, – возразил заведующий. – Это вас выдаст. Сроду доктора здесь никогда не оставались на ночь.

Иноземцев сжал от нетерпения кулаки – хоть бы они поскорее убрались, если их тоже поубивают, и на том свете он покоя знать не будет.

– Вор унес мешок, – сквозь зубы стал он объяснять. – Он откроет его и увидит там «дьявольский» порошок, каким все русские доктора промышляют, снесет духовенству, покажет людям, расскажет, что отобрал у кого-то, одетого в европейскую одежду возле кладбища. Респиратор на лице выдаст меня и вас. Они придут и начнут здесь громить все.

– Громить все! – взъярился Шифрон. – Они ведь – эти ваши великодушные сарты – никого и пальцем не тронут. Чего это вы их бояться начали?

– Что же вы сделать-то сможете? – отчаянно пытался заведующий отговорить Иноземцева. – Вот именно этого мы и опасались! Едемте с нами. Вернемся с солдатами.

– Не надо солдат. Я скажу, что воришка явился во двор больницы, решив разжиться тем, что плохо лежит, и унес мешок с медикаментом. Сарты, – тут он бросил на Шифрона испепеляющий взгляд, – великодушный народ, они поверят мне, гостю, а вора накажут.

Шифрон воздел руки к небу, а несчастного доктора Шварца стало трясти.

– Почему? Почему вы так уверены в их великодушии?

Но Иноземцев все равно поступил по-своему. И был прав, ожидая к крыльцу больницы целую толпу с вилами. Сартов Иван Несторович принимал со сторожем, который немного говорил и понимал по-узбекски, ибо прожил здесь два десятка лет.

Солнце поднялось над крышами. Туземцы ввалились во двор, один из них, с демонстративным гневом, швырнул к ногам Иноземцева его мешок. Белый как снег порошок просыпался на сапоги доктора, острый запах хлора ударил в нос. Среди гомона и криков трудно было разобрать слова, Иноземцев, перекрикивая толпу, спрашивал Никифора Степаныча, вооруженного ружьем, чтобы тот переводил.

– Ну, все, батенька, застали они вас врасплох, говорят, знают, что вы только что были на кладбище, видели вас. Требуют объяснить, зачем ходили, мол, русским туда вход воспрещен.