Дело о сорока разбойниках

– Ну и пусть рассказывают, мне это неинтересно. Тут почище история – недостача большая. Опять на меня всех собак спустят, – отмахнулся Иноземцев ворчливо. – Морфий пропадать начал.

– Так ведь о ребенке б подумали, Иван Несторович, – перебил его Зубов, – ведь отнимут мальчишку.

– Почему?

– Ну что ж вы за непонятливый-то такой, – разводил руками Андрей Михайлович. – Вот за это мы вас все в госпитале и любим, что вы не как все, Иван Несторович, удивительный человек. Но начальство ведь в одночасье в этом не убедишь. Вы хоть бы в люди иногда выходили. Вон господин Захо десятый раз вас на трынку звал, а вы опять ему не ответили. А ведь завтра у него сам князь Искандер будет, брат царя-батюшки, под стать вам – тоже из оригиналов. Николаем Константиновичем его величать, неужто не знаете? – Зубов сделал удивленное лицо, ибо Иноземцев наконец соизволил взгляд от пера оторвать и головой отрицательно качнуть. – Будет вам и с ним знакомство свести полезно. Откройте наконец свое инкогнито, ведь доброй души, светлый человек, туземного ребенка, инвалидного читать учите, возитесь с ним как со своим, подайте пример другим. Ну уж сколько можно в тени пребывать? Про вас в городе в каждом магазине, в каждом заведении говорят. Мол, ребенка на опыты пустить удумали. Ведь не правда все это! Надо, Иван Несторович, безотлагательно слухи эти развеять. А не то… Совсем худо будет, я вам скажу. Дойдут они до ушей уездного начальника…

Наседал на Иноземцева доктор Зубов так крепко, что пришлось тому уступить, отправиться к коммерсанту на карты, а точнее, на трынку.

Прибыл Иван Несторович на угол Соборной и Ирджарской во фраке и белом галстуке, ведя Давида за руку – одетого в новенький матросский костюмчик, постриженного и причесанного. Зубов уверял, что больше всего ташкентское общество мечтало познакомиться с маленьким пациентом Иноземцева, который уже немного мог говорить и писать по-русски.

Встретили Иноземцева с большой радостью. Дочери доктора – юные барышни, коим и двадцати не было, – тотчас увели с собою Давида, соблазнив конфетами, обещали красками научить пользоваться и грифелем. Иван Несторович же прошел во внутреннюю часть дома, окнами выходящую во двор, по анфиладе богато обставленных комнат, ведомый самим хозяином и его приказчиком. Гостей Захо принимал в одном из лучших своих залов, которым несказанного гордился, похожем на оранжерею, уставленным кадками с пальмами, с зеркальными стенами и зеркальным потолком – казалось, попал он в лесные джунгли, пальм было и без того много, а они еще всюду отражались. Мебель сплошь белая, изящная, под огромной хрустальной люстрой стоял игорный стол. Хоть Захо слыл отчаянным игроком, но стол не был затертым до бела локтями, не был перепачкан мелом, ибо по счету оказался десятым или даже пятнадцатым столом, которые меняли тотчас же, как чуть протиралось сукно и тускнел лак от пролитого шампанского.

Иноземцев ожидал повстречать шумную толпу, надеялся в ней затеряться и провести вечер в укромном уголке за размышлениями о своих расчетах. Но гостей у Захо собралось немного и, надо отдать должное его вкусу, довольно приятных. Кроме знакомого уже Зубова, был молодой коммерсант Обухов с приятным тенором, спел несколько арий под аккомпанемент Антонины и тем самым унял беспокойство Иноземцева на счет младшей дочери Зубова, та глаз не спускала с певца – блондина с красивой каштановой эспаньолкой. Господин Филатов Дмитрий Львович – лучший самаркандский винодел, очень загорелый, темноволосый, усатый, заядлый, как выяснилось, охотник, – мечтал отловить тигра, который – а слухи эти все не умолкали – повадился ходить к Беш-Агачским воротам. Дадабай Бадальмухаметбаев – богатый сарт, державший две бани в европейской части города, одетый в большую белую с золотом чалму, несколько цветных халатов – шелковый, парчовый, а сверху чапан с дорогой вышивкой, мягкие сапоги с длинными закругленными носами. Он сидел на кушетке и благодаря своей объемной одежде почти полностью ее занимал, жестами обладал мягкими, вальяжными, голосом говорил тоже мягким, с приятным акцентом.

Был и великий князь Николай Константинович, высокий, статный, с гладко выбритым черепом, похожий на буддийского монаха в военном мундире и пенсне, все его величали почему-то – князь Искандер, тоже слыл охотником и тоже выказывал мысль отловить хищника. Но если Дмитрий Львович хотел обзавестись новой тигриной шкурой, то брат императора – напротив, собирался сохранить тому жизнь, поселить в клетке во дворе своего дома и положить начало коллекции фауны Туркестана.