Дело одного дня

Глаза уже привыкли, виднелся человек, стоящий спиной в синей мантии, смотрящий в дальние просторы, но лицо разглядеть так и не удавалось.

Это и есть мэр, так он выглядит? Емельян решился произнести:

– Мэр? …

Человек в мантии не откликнулся, продолжая говорить:

– Конечно, у римлян были свои проблемы. Они ещё были дики по отношению к нам, но в то же время дики мы по отношению к ним. Сами политики участвовали в войнах, заговорах, кого-то приходилось устранять, но это настоящая политика, не такая мелкая, как сейчас – угождать и заискивать. Или вспомните греков…

Вокруг Емельяна четко виделись контуры пространства: обширный зал, посреди которого стоял стол с стопкой книг; по периметру красные колоны-атланты, удерживали потолок; за окном верхушка темных облаков уступала горящему шару – тому самому солнцу. Никто из живших не видел солнца. Получается его, видел мэр, и видит сейчас Емельян.

– Греки создали демократию. – продолжал человек в мантии. – Создали площади, на которых сходились с обсуждением войны и мира, торговли, ведения внутренней политики и обороны от варваров. Платон, Аристотель или Сократ видели свою республику, рисовали её широкими мазками, закладывая фундамент потомкам. Для их политика сродни воспеванию, высокой мудрости. Сегодня скажут вздор! И будут правы. Для нас это романтизм, эфемерное, почти неосязаемое. Но человек должен жить не материальным, он должен жить высшими качествами проявляя саморазвитие. Разве я не прав, скажите мне? Человек обязан жертвовать собой. Вот Вы, Емельян, жертвуете собой ради своего дела? Вы ведь такой же жандарм, блюститель закона…

– Я… Да! Да, я жертвую собой – крикнул Емельян.

Емельяну казалось, что мэр не слышит его. По крайней мере, делает вид, но он здесь, он видит мэра.

Емельян хотел сделать шаг, но не мог, неизвестная сила удерживала его.

– Наше дело – великое дело. Дело достойных мужей. Предлагаю провести тонкую нить моего повествования через века, и прийти к итальянским Папам, кондотьерам и Макиавелли. С этого момента начинается упадок. Идеи мельчают, распадаются на детали. Папы ведут «благородную» политику за престол. Содомия, алчность, тщеславие или пиратство, круговорот денег вокруг Папского места. Папой может стать любой, кто заплатит звонкой монетой. Политика искажается, в нее врезается идея влияния над рядом живущими. Объявление крестовых походов, насаждение своей веры, инквизиции. В некоторых моментах истории Папской области, сами Папы – инструмент в руках кланов Медичи или Борджиа. Им не уступали кондотьеры, лозунг которых «порубить, пограбить и уйти». Они затмили Италию, устраивая преступления и своими действиями влияя на дальнейшее развитие новой политики, которую провозглашает Макиавелли. Он полностью обнажает политику своего времени. Она становится на уровень ниже. Если Папы вели политику под предлогом чего-то святого, а кондотьеры просто наемники, то Макиавелли это отбросил…

– К чему это? – силой выкрикнул Емельян.

Человек в мантии, будто не слыша, продолжал:

– Ришелье, Наполеон, Бисмарк. Трое привели мир к raison d`etre и Realpolitik. Политика мельчала на глазах. Все свелось к сдерживанию… Подмена на лицо. Политика как средство. Мы имеем огромное отличие от исходно римского.

Емельян полностью оцепененный не мог двигаться. Он хотел сделать шаг вперед, но не удавалось. Хотелось разглядеть лицо мэра, но синяя мантия скрывала его, не давая очертаний.

– Политика пришла к нам совсем мелкой, не уважающей себя, и стоящей на вооружении мелких людей. Мэрия обязана следить, наблюдать, устранять, навязывать, заискивать, вести войну за какую-то информацию, но не творить! Нет политики, нет общества, нет индивида. Есть толпа, и толпа как явность.

Емельян почувствовал, что может идти, и переступая шаг за шагом, приближался к мэру. Желание разглядеть лицо двигало им, но мэр двинулся быстро в сторону одной из комнат направо, и скрылся за дверью. Емельян отворил её, и оказался в кругообразном зале. Никого не было. Красные стены, статуи, но где мэр? Емельян осмотрелся, и заметил то самое синее одеяние в центре зала с ниспадающим на него лучом. Следов мэра не было, он исчез.

Затвердев на месте, Емельян произнес:

– Это все слова…»

Настал вечер. До службы жандармов дошла информация о готовящихся взрывах в канцелярии. Начались аресты. Виновных и причастных нашли быстро, под удар попал и Брюсов.

– Покажите камеру Брюсова, его необходимо допросить. – говорил Емельян, приближаясь к камере заключения. – Открывайте камеру.

Молодой жандарм открыл камеру, внутрь прошел куратор.

– Ну и где он? Где Брюсов? Это та камера? – сдерживая гнев, выражался Емельян.

– Т-товарищ куратор, это то самое место, он сюда заключен. – трепетно отзывался жандарм, боясь ярости куратора. – Может его увели на д-допрос?

– Какой может быть допрос, когда я велел ничего без меня не делать? – не сдержавшись, крикнул Емельян. – Ну что стоите, выясняйте, где он, объявляйте тревогу при необходимости. Бегом!