В связи с этим позволю себе высказать мнение, что этот период необходимость в побеге Пеньковского еще не назрела. Иностранным разведкам Пеньковский нужен был именно здесь, в СССР, как источник шпионской информации, и, откровенно говоря, я не знаю, какова была бы для них польза от Пеньковского в Англии, даже если его одеть в мундир английского полковника. К тому же и не набежало еще солидное вознаграждение за труды…
Но в 1962 году обстановка стала меняться, Пеньковскому уже было опасно находиться на родной земле, которую он предал, она горела под его ногами.
Я не верю объяснениям Пеньковского о том, что у него зрело желание явиться с повинной. До самого последнего времени он лез из кожи вон, чтобы угодить своим иностранным «хозяевам», в этом убеждает все его поведение и содержание тех сведений, которые он подготовил и не успел передать.
Это утверждение Пеньковского расходится с объективными обстоятельствами, оно противоречит им, поэтому я его отбрасываю как доказательственный факт и надеюсь, что суд согласится со мною в этом.
Он здесь распинался в своей любви к Родине, рассыпался в чувствах благодарности за ее дары, которые его опьяняли. Но все эти слова на мрачном фоне его предательства — сплошное лицемерие и ханжество.'
Нельзя совместить несовместимое: любовь и вероломство!
Конечно, такие выродки и отщепенцы, как Пеньковский, вызывающие чувства негодования и омерзения у всего советского народа, — из ряда вон выходящее явление в нашем обществе. Но этот пример ярко показывает, какую опасность таят в себе пережитки прошлого, оживляемые враждебной нам идеологией, и во что они могут развиться, если их вовремя не замечать и решительно не пресекать.
Мы не можем отвлекаться от того, что обреченный историей на гибель империализм в своей звериной ненависти к идущему ему на смену новому, коммунистическому строю возлагает большие надежды на проникновение в сознание отдельных неустойчивых людей его растленной морали. Вот почему нам нужна постоянная бдительность, сосредоточенность и наступательность в борьбе за утверждение нравственных принципов морального кодекса строителя коммунизма!
III. Преступления, совершенные английским подданным Винном
Товарищи судьи! Рядом с Пеньковским на скамье подсудимых находится подданный Великобритании Гревилл Винн.
В ноябре 1962 года Винн, находившийся в тот период в Будапеште, был задержан венгерскими властями на основании обращения Генеральною прокурора СССР и, в соответствии со ст. 54 Договора между СССР и Венгерской Народной Республикой «Об оказании правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам», передан советским властям, как совершивший тяжкое преступление против СССР.
После ареста Винна печать и некоторые официальные английские органы стали в позу оскорбленной невинности. Министерством иностранных дел Англии был заявлен протест правительству Венгерской Народной Республики по поводу задержания этого скромного британского бизнесмена.
Такую же позицию первоначально занял и сам Винн, и когда ему объявили, что он арестован за шпионскую деятельность против СССР, то он заявил:
«Я не понимаю, что вы подразумеваете под шпионской деятельностью. Что касается меня, то я к шпионажу не имею никакого отношения» (том 4, л. д. 73).
Правда, к концу этого допроса Винн заявил:
«Действительно, я кое-что сделал против Советского Союза, чего не должен был делать. Но если я расскажу правду, то этим нанесу вред своей семье и некоторым советским гражданам. Кроме того, я покажу, что я человек слабохарактерный. Прошу также учесть, что я не желаю проводить свою жизнь в тюрьме. Прошу дать мне время подумать» (том 4, л. д. 84).
Подумав и убедившись в наличии у следствия серьезных улик, Винн стал рассказывать.
Излагая обстоятельства преступной деятельности Пеньковского, я уже частично касался и роли Винна.
Приезжая в нашу страну как представитель деловых кругов Англии, Винн злоупотребил оказанным ему гостеприимством и вступил в конспиративную связь с Пеньковским по вопросам, столь же далеким от бизнеса, как небо от земли.
О состоявшейся в апреле 1961 года конспиративной беседе с Пеньковским Винн информировал посольство Великобритании в Москве. Нам достоверно неизвестно какой разговор происходил по этому поводу в апартаментах дипломатического особняка на Софийской набережной, однако после него Винн взял у Пеньковского письменный документ, о котором уже говорилось.