Дело победившей обезьяны

В одна тыща триста восемьдесят втором году от рождества Христова внушительный ханский поезд, сопровождаемый от границ улуса отборными отрядами козаков – одним из атаманов почетного козачьего охранения и был тот самый Епифаннй Крюк, молодой и статный козак, которого тогда звали не иначе как Епишкой, – вышел в пределы видимости мосыковских стен, на расстояние трех полетов стрелы из тяжелого лука. Русичи и ордынцы остановились на приятной равнине, одну сторону коей венчал непроходимый лес, и в два дня возвели здесь хорошо обустроенный для предстоящего праздничного пира стан, после чего стали поджидать выехавшего им навстречу из Александрии Невской князя Владимира Михайловича. Князь вскоре прибыл, и торжества по случаю встречи двух улусных владык продолжались целых две седмицы. Было выпито немалое количество ласковой медовухи и свежесваренной архи<Монгольская некрепкая водка (градусов в пятнадцать), получаемая из молока коров и кобылиц. Мутно-белесая на цвет и кислая на вкус. >, съедено несметное количество дичины, спето множество песен, и не один, и не два, и даже не три десятка струн лопнули на гуслях и хурах<Монгольский смычковый инструмент о двух струнах. >. А сколько побраталось за те вечера Козаков и нукеров – не счесть. Ей-ей, не счесть, в летописях так и сказано. По утрам, куда ни глянь – семо и овамо бродят пробудившиеся, мучительно облизывают пересохшие губы и, всматриваясь в лежащих вповалку, молодецки храпящих богатырей да батыров, неуверенно бормочут вполголоса, загибая пальцы: брат один, брат два…

Мастеровитые мосыковичи показали Тохтамышу новинку: пушки, в просторечии именуемые “тюфяками”, и очарованный хан полдня провел в неустанном поднесении зажженного фитиля к запалу, с восторгом замирая от грохота, кашляя от порохового дыма и наблюдая неровный, но мощный полет каменных ядер. Изумление хана было столь велико и непосредственно, что князь Владимир тут же и подарил ему пяток “тюфяков”, чему Тохтамыш обрадовался преизрядно.

В свою очередь, Тохтамышевы люди потешили князя Владимира, его свитских и козаков прицельной стрельбой из больших луков: нукеры хана с непостижимой скоростью посылали стрелу в стрелу в старый дуб, одиноко торчавший на расстоянии ста локтей; а потом затеяли молодецкие конные игрища, победитель в коих должен был в течение четверти часа продержать при седле своем молодого козленка, отнюдь не позволяя соперникам отобрать оного. Забава нашла широкий отклик в сердцах мосыковичей, которые, повскакав на коней, приняли в ней самое живое участие. Было изорвано в клочья пять козлят, и обе стороны, утомившись, в очередной раз воздали должное еде и напиткам.

Старшего муэдзина Коломенской мечети удостоили высших наград: нагрудной бляхи Андрея Первозванного из рук князя и поясной блямбы курултай-бакшиш из рук хана.

Договор был подписан.

Праздник удался.

Посольство Тохтамыша убыло на родину, нагруженное щедрыми и тяжелыми дарами алсксандрийцев, и козаки сопровождали его до самых улусных пределов – скорее для порядка. Ибо лихие люди, еще в начале века нет-нет да и выскакивавшие нечсловсколюбиво из придорожных буреломов, малинников и боковых пней, ко временам сего посольства сделались вовсе редки: да и что было бы пользы, славы и поживы грабить на улусных дорогах да трактах, коли кругом царил прочный, умиротворяющий мир и руки сами просились до дел несуетных, созидательных!

Однако обычай есть обычай. Опять же, Литва недалече – а мало ль что литвинам в головы взбредет… Передав на границе посольство хана встречавшим его ордынцам, козаки повернули обратно: за две седмицы привольная равнина, изобиловавшая студеными чистыми ключами, до того расположила к себе их сердца, да и выстроенный лагерь за эти дни стал настолько родным, что большая часть воинства – и в том числе неженатый еще Епифаний Крюк – порешила заложить у Москвы новый козачий стан и поселиться там навечно, тем более что и князь Владимир, с проницательностью истинного правителя, коему Небо не зря вручило властный мандат, обронил однажды вечером: “А коли кто из вас похотит домы себе на сем месте поставить, так и благослови его Господь”.

Похотели.

Поставили дома, распахали землю, посадили сады.

И зажили спокойной, размеренной жизнью, временами прерываемой на государеву службу.

А место то получило имя – Тохтамышев стан.