Дело победившей обезьяны

– Мать честная, Богородица лесная! Не знаешь? И суешься еще в Мосыкэ… Один из столпов у баку помер позавчера, владыка причальной сваи у него титул в их иерархии. Старик почтенный, миллионщик, две верфи собственные – но лет пятнадцать назад как свихнулся вдруг. Уверовал в ладью обмена… Худойназар Назарович Нафигов, сам таджик по крови, мосыковский уроженец. Хемунису ненавидел люто и позорил всячески. Завтра похороны. Все баку горевать выйдут… так вот очень я опасаюсь, что хемунису выйдут тоже. Радоваться выйдут, прости Господи, – и начнется…

– Да неужто такое возможно?

– От этих всего можно ждать. На той седмице вот опять Анубиса своего на синагоге нарисовали. Ютаи<Ютаями в Китае спокон веку называли евреев. Ютаи, или, полностью, ютайжэнь, – это, несомненно, в первую очередь транскрипционное обозначение. Однако оно может одновременно читаться и по смыслу. Первый иероглиф значит “все еще”, “несмотря ни на что”, “вопреки”, “по-прежнему”. Второй употребляется в китайском языке крайне часто и входит, например, составной частью в такие известные слова, как “тайфэн” (о японском чтении “тайфун”) – “великий ветер”. Третий же иероглиф – это “человек”, “люди”. Таким образом, в целом “ютайжэнь” значит: “как ни крути – великий народ” или, если выразиться несколько по-ютайски – “таки великий народ”. > обижаются… А что? И я бы обиделся! А баку тоже на храмы поплевывают – мол, кто преуспел, того и любят боги, а почему? А потому что и Христос, и Аллах, и кого ни возьми – все боги на одной чудесной ладье сидят!

– В той, где мешок с деньгами? – уточнил Богдан.

– Ну! – подтвердил Ковбаса.

– Да это же прямо аспиды какие-то!

– А я что говорю! Ну молись ты хоть на крокодила, хоть на печатный станок, где ляны шлепают, – но другим не мешай молиться на то, что им любо…

– Так почему делам о святотатствах ходу не даешь?

– А нету святотатств! Внутрь храмов чужих они вообще не заходят. А так – хулиганство разве что, или словесные оскорбления – пустяки! Ну, пяток прутняков от силы… Да и то – кому? Кто рисовал Анубиса? Кто на асфальте подле мечети в Коломенском нацарапал “Аллах – мудах”? Наверняка же не православный и не иудей… Только у хемунису да у баку свербит – все это знают, но за руку-то не поймать! И всех целокупно за шкирку взять нельзя – не за что, прости Господи, нет у нас понятия святотатственных конфессий, и быть не может. Под непристойные культы – не подпадает… Тоталитарную секту тоже не пришьешь – нету состава такого преступления ни у тех, ни у других… Мы тут маемся, а сказать-то толком – нечего!

– А увещевать их пробовали?

– А как же! Я еще в первый свой срок и сам, и через помощников вразумить их пытался… да тогда же и понял, что они поперешные. Что ты их ни попроси – то они для-ради свободы своей наоборот сотворят…

– Тяжело, – качнул головою Богдан. Задумался. – Правовой тупик, что ли?

– Я же говорю – вот они у меня где! – И Ковбаса опять, словно убивая больно куснувшего комара, оглушительно треснул себя ладонью по загривку. Помолчал. – Вот мы стараемся, меры безопасности назавтра продумываем… А хорошо бы они друг друга, прости Господи, хоть разок как следует отметелили. И самим больно, и перед людьми позор. Все от них отвернутся окончательно, они и разбегутся.

– А если не разбегутся? – спросил Богдан. – Если, распри позабыв, придут сюда во главе народа, искренне возмущенного безобразием, да возьмут тебя за шкирку: почему допустил такое? И все их поддержат?

Ковбаса поглядел ему в лицо.

– То-то и оно… – тихо сказал он.

Цэдэлэ-гун,

6-й день двенадцатого месяца, средница,

вечер