Дело победившей обезьяны

Когда с боевыми действиями благодаря своевременному вмешательству минфа было покончено, все же пришлось побеспокоить Мосыковское Управление и вызвать наряд вэйбинов. Богдан, освободившись от веревок – благо хорошо режущих предметов в распоряжении человекоохранителей теперь было более чем достаточно, – с интересом заглянул в лица своих пленителей и отобрал у Бага телефон: Богданову трубку так нигде и не удалось найти. Прибывшие вэйбины застали полностью разоренную квартиру, где в комнате с выбитым Цао Чунь-лянь окном грудой валялись и уже подавали признаки жизни четверо для надежности связанных еще и многострадальным шелковым шнуром человеконарушителей во главе с Пашенькой; на лавке у стеночки сидели, безвольно расслабившись, еще трое – есаул Крюк посредине; на уцелевшем стуле полулежала выказавшая поразительные для ее возраста боевые навыки ханеянка, и устроившийся на корточках рядом с нею Баг несколько застенчиво врачевал ее порезанную руку с помощью носового платка: перевязывал; а по диагонали комнату, заложив руки за спину, молча мерил нетвердыми шагами невысокий человек в дорогой дохе, в помятой зимней шапке-гуань, отороченной бобровым мехом, и в разбитых очках, изредка кидая на девушку внимательные, слегка удивленные взгляды.

Следом за прибывшими из Управления вэйбинами в комнату ввалились Казаринский с Хамидуллиным: взволнованные, ничего не понимающие студенты пытались не пустить стражей порядка в дом, но отступили перед сверкающими пайцзами. На лице Васи Казаринского, живом и непосредственном, было написано отчаяние: ну как же – не выполнил приказ наставника! а увидев поле битвы, Василий тяжело вздохнул и посмотрел на невозмутимого Хамидуллина даже с какой-то обидой: ну вот, пропустили такое приключение! настоящее дело!.. Однако, заметив раненую Чунь-лянь, оба студента и думать забыли о произошедшем без их участия и устремились к ней: “Что случилось? Как ты, прер Цао?” – всякие приличествующие при наставнике церемонии были напрочь отброшены и на время забыты, оба так живо, так искренне переживали о судьбе сокурсницы, что Баг только мысленно крякнул и, поднимаясь, благо рана была незначительная и его широкий платок уже сделал свое дело, внушительно произнес: “С еч Цао все в порядке. – Пораженные студенты притихли. – Она… она молодец. Если бы не она, на меня напали бы сзади”. Посмотрел в глаза Чунь-лянь, и она ответила ему долгим взглядом, и сердце ланчжуна, казалось, вовсе замерло, ни единым ударом не смея потревожить гулкую тишину умиротворившейся после бурных событий комнаты; если бы стояла ночь, то взгляды Бага и ханеянки, слившись воедино на краткую вечность, сверкнули бы в темноте подобно лучу морской путеводной лампы, указывающей дорогу от одной тихой гавани к другой.

Легко кашлянул за спиной Богдан, и Баг, вздрогнув, отвернулся, возвращаясь к действительности, но успел заметить, как, теряя его взгляд, бледная от бессонной морозной ночи и недавнего боя девушка еле заметно подмигнула ему правым глазом и едва-едва – нежно, или это показалось? нет, нет, не показалось, я уверен, уверен! – улыбнулась уголком рта.

Чувствуя, как никакими словами не изъяснимое тепло пьянящей волной вольготно растекается внутри, Баг шагнул к Богдану; тот, оторвавшись на мгновение от разговора с вэйбинами, посмотрел прямо на него, и в глазах его запрыгали веселые чертики; Баг вдруг понял, что от внимательного, пронзительно чувствующего минфа не укрылось ни то, как ханеянка и ланчжун смотрели друг на друга, ни глупая улыбка, мимолетно тронувшая губы Бага. Наверное, Богдану и смотреть-то не надо было, – достаточно только уловить незримые нити, связывающие наставника и ученицу…

“А интересно, – вдруг подумал Баг, – ему она тоже кажется похожей на принцессу? Или это лишь у меня заворот мозгов? Надо будет спросить потом…”

Богдан, словно и на сей раз услышав его мысли, задорно сверкнул трещиной в стекле очков и вернулся к разговору, а Баг неловко хмыкнул и, воровато оглянувшись, – может, еще кто заметил, как они с Чунь-лянь глядели друг на друга? – подошел к стене. Стараясь побороть вдруг охватившее его чувство смущения, принялся вытаскивать глубоко засевший боевой нож, коим был пришпилен намертво уже пустой халат Евохи. Но перед глазами упорно стояло лицо Цао Чунь-лянь – а сама она, буквально в трех шагах, повеселевшим голосом отвечала на торопливые вопросы Казаринского, – тут Баг почувствовал, что… неудержимо, прямо как мальчишка, краснеет.

“Милостивая Гуаньинь… – тяжело бухала кровь в голове, – да что же это со мной?!”

Нож давно уже готов был занять свое место в ножнах, но Баг упорно продолжал впустую раскачивать его в дереве стены; это было глупо, Даже смешно, но о том, чтобы обернуться ко всем с краской на лице, ланчжун боялся даже думать.