Дело побежденного бронтозавра

— «Острою секирой ранена береза, по коре сребристой покатились слезы; ты не плачь, береза, бедная, не сетуй! Рана не смертельна, вылечится к лету…» — негромко и задумчиво, как бы сам себе, проговорил Нестор Васильевич. Потом взглянул на помощника. — Значит, все-таки Шиманский. Как хочешь, но, на мой взгляд, это очень странно. Николай Гаврилович сказал, что поляк исчез из Санкт-Петербурга сразу после ареста Камакуры. А теперь выясняется, что Шиманский ехал с нами одним поездом.

— Он мог затаиться в Петербурге, лечь на дно, — Ганцзалин провожал глазами ускользающий пейзаж. — Мог доделать какие-то свои дела, потом переехать в Москву и только после этого при удобном случае сесть на поезд до Владивостока.

Загорский покачал головой: каждый день из Москвы во Владивосток отправляются три-четыре состава. Выясняется, что и он с Ганцзалином, и Алабышева со своим жандармом, и польский революционер выехали не только в один день, но и одним поездом. Не слишком ли много совпадений?

— Надо найти Шиманского, — решительно проговорил китаец. — Если он убил Белоусова, он может и барышню прирезать.

— Может, — согласился Нестор Васильевич. — Странно, правда, что не сделал этого еще ночью. Логично было бы предположить, что, убрав жандарма, он возьмется и за Алабышеву. С другой стороны, ему, вероятно, нужно понять, зачем она туда едет. Он ведь тоже думает, что она невеста Камакуры и везет какую-то весточку японскому командованию. Если, например, он эту весточку перехватит, ему это будет вменено в серьезную заслугу. Может быть и такое, что он подозревает ее в предательстве и думает, что она работает на русскую контрразведку. В этом случае ему также необходимо с ней поговорить. Вопрос только в том, все ли еще он в нашем поезде, или решил из осторожности покинуть его и поехать, скажем, на следующем. Если он решил сойти вне пределов станции, то должен был использовать сигнальный шнур. Но никаких экстренных торможений ни ночью, ни утром не было, иначе мы бы непременно почувствовали. Таким образом, вероятнее всего, Шиманский до сих пор находится в поезде. Это значит, что, пока мы его не обнаружили, придется держать Анастасию Михайловну под постоянным наблюдением.

Ганцзалин ухмыльнулся: держать под постоянным наблюдением такую барышню — одно удовольствие. Загорский сухо отвечал, что дело не в привлекательности мадемуазель Алабышевой, а в ее безусловной ценности для русской контрразведки.

Сказав так, он решительно повернулся и, стукнув ради приличия в дверь, после секундной паузы вошел внутрь…

В купе было пусто.

Ну, то есть, разумеется, это не был космический вакуум или торричеллиева пустота. В купе по-прежнему были диваны, стол, газовый рожок, но там не было самого главного — барышни Алабышевой.

— Окно! — Ганцзалин заглядывал в купе из-за плеча хозяина.

Окно, ранее плотно закрытое, теперь было распахнуто, сильный ветер задувал внутрь и колыхал белую занавеску. Нестор Васильевич в один миг оказался возле окна и высунулся наружу почти по пояс. Он всматривался в даль, с каждой секундой утекавшую назад, словно надеялся разглядеть лежавшее рядом с железнодорожным полотном тело, однако так ничего и не увидел.

— Шиманский? — спросил Ганцзалин.

Нестор Васильевич только головой покачал: невозможно. Даже если поляк залез в купе с крыши вагона, он не смог бы вытащить таким же макаром Алабышеву… Она бы наверняка кричала и сопротивлялась, они бы услышали призыв о помощи.

Тут Загорский на миг задумался. Барышню нельзя было вытащить, пока она сопротивлялась. Но если Шиманский оглушил ее, а перед этим закрепил на крыше вагона что-то вроде цирковой трапеции или просто веревочной петли…

— Ганцзалин, подстрахуй меня! — статский советник уже балансировал, стоя на оконной раме.

Он запрокинул голову вверх, ветер дул ему в лицо, мешая разглядеть, что творится на крыше. Ганцзалин цепко держал его одной рукой за ногу, другой за пояс.

— Надо лезть, — решил Загорский, — так ничего не поймешь. Если он поднял ее на крышу, то они до сих пор там. Спрыгнуть с поезда на всем ходу с женщиной на руках не смог бы и бессмертный Люй Дунбинь.

— Я подставлю колено, вы оттолкнетесь от него и прыгнете на крышу! — прокричал помощник.

Нестор Васильевич кивнул: давай!

Ганцзалин уселся рядом с Загорским на нижнюю часть оконной рамы, согнул ногу в колене, изо всех сил уперся руками, чтобы его не сбросило на землю вместе с хозяином. Нестор Васильевич поставил ногу на колено помощника и сгруппировался для мгновенного прыжка на крышу. Однако в этот момент раздался дьявольский скрипучий визг… Вагон дернулся, тормозя, пальцы Загорского сорвались, и он полетел вниз, на быстро несущиеся рядом с вагоном шпалы соседнего полотна.