Дело побежденного бронтозавра

— Вы никого не разоблачите! Вы не сможете, вы не знаете…

Статский советник отвечал, что нет ничего легче. Каждый второй публичный дом до сих пор контролируют японские резиденты, даже если формально он принадлежит китайцу или корейцу. Не говоря уже о том, что некоторые японские барышни в борделях вполне успешно замаскированы под китаянок — им-то фальшивые косы приделывать не нужно. Итак, они возьмут за шиворот парочку содержателей публичных домов, а барышень временно посадят в кутузку. Каждый провал японской разведки они будут связывать с его именем. В Стране восходящего солнца убедятся, что господин Пятнадцатый действительно предатель. А в нынешней Японии нет греха страшнее. Он, конечно, станет отрезанным ломтем для всей Японии. Но дело не только в этом. Дома у него наверняка остались родственники, жена, может быть, даже дети. На их голову падет несмываемый вечный позор, они подвергнутся жесточайшим преследованиям. И муки их по вине Пятнадцатого будут становиться с каждым днем все страшнее…

Японец заскрежетал зубами.

— Я убью тебя! — крикнул он, в голосе его вулканом клокотала ярость.

— Вы даже себя не сможете убить, — спокойно отвечал статский советник. — Опозоренный навеки, до конца жизни вы будете сидеть в холодной мрачной тюрьме. Вы захотите сделать харакири, но никто не даст вам ритуального ножа, чтобы вспороть себе живот, и за спиной вашей не будет стоять верный друг, чтобы ударом меча отсечь вам голову и прекратить ваши страдания. Весь ваш род будет опозорен и несчастлив, вы попадете в ад или станете привидением, вы…

— Хватит! — прервал его японец. Потом повторил чуть тише: — Хватит…

Статский советник умолк. С минуту Пятнадцатый сидел, глядя в пол, потом поднял печальные глаза на Загорского.

— Вы умеете убеждать, — сказал он. — Однако сознаете ли вы, что, оклеветав меня перед соотечественниками, вы совершите преступление?

Статский советник молчал несколько секунд, потом заговорил неожиданно спокойно.

— Преступление за преступление, — проговорил он. — Я мог бы принять ваш упрек, если бы вы были невинным человеком. Однако, будучи шпионом, вы подвергаете опасности жизни моих соотечественников. Из-за вас могут пострадать сотни, может быть, тысячи мирных людей и солдат на поле боя. Я должен вас остановить. Так что преступление за преступление.

— Я не бандит, не убийца, я просто служу своей стране, — возразил Пятнадцатый.

— А я служу своей, — отрезал Загорский. — Ваша страна воюет с моей, ваша страна напала на мою, и я как могу ее защищаю. На этом фоне ни ваша, ни моя жизнь не имеют значения. Я такой же солдат своей родины, как и вы, и я с такой же легкостью готов пожертвовать своей жизнью, как и вашей.

Японец кивнул, на лице у него установилось выражение мрачной покорности судьбе. Он молчал некоторое время. Пауза тянулась так долго, что штабс-ротмистр стал нетерпеливо переминаться на месте. Однако Загорский сделал ему знак, и тот замер.

— Мне нужны перо и бумага, — тусклым, как будто бы не своим голосом проговорил японец.

Статский советник посмотрел на Палеева. Тот заколебался: он отойдет, а шпион не захочет ли сбежать?

— Просто заприте дверь снаружи, — посоветовал Нестор Васильевич.

Жандарм кивнул и вышел вон. В двери загремели ключи, они остались вдвоем.

— Наверное, нет смысла пытаться вас убить, — задумчиво, словно размышляя, сказал японец.

Статский советник покачал головой: ровным счетом никакого. Его помощник легко скрутил Пятнадцатого, а он, Загорский, владеет боевыми искусствами по меньшей мере не хуже. К тому же это ничего не решило бы: вырваться он все равно не сможет, а жандармы теперь знают, чем его можно пронять.

— Наш случай еще не самый тяжелый, — примирительно сказал Загорский. — Англичане, воюя в Афганистане, применяли против местных солдат куда более отвратительные методы. Они заворачивали тела павших противников в свиные шкуры, делая их нечистыми. Смысл состоял в том, что после такого обряда воины Аллаха не смогут попасть в рай.

— Ваш способ не лучше, — сказал японец, не глядя на него.

Загорский пожал плечами: он все уже сказал на этот счет.

Зябкая судорога передернула тело японца.

— Холодно, — пожаловался он.

— Разумеется, — отвечал статский советник, — это тюрьма. Здесь горячая баня, столь любимая вашим народом, не предусмотрена. А вы к тому же еще сняли обувь и оставили ее у дверей.

Пятнадцатый отвечал, что это традиция. Они, японцы, всегда оставляют обувь перед входом. Статский советник кивнул: он это знает. Однако это не дом, а тюрьма, здесь можно было бы забыть о добрых традициях. В противном случае недолго и от холода околеть.

— Вы правы, — смиренно проговорил японец. — Я, пожалуй, последую вашему совету и обуюсь.

Он спустил ноги на пол.

— Сидите, — сказал Загорский. — Пол грязный, вы запачкаетесь. Я сам принесу вам вашу обувь.

Он повернулся и наклонился, поднимая китайские тапочки-се́цзы, которые собеседник оставил у порога. Японец сощурился, глядя ему в спину, и в глазах его полыхнула ненависть. Однако она тут же угасла, и лицо его приняло прежнее выражение покорности судьбе.